Медиум в разговоре со Стюартом Грискомом сказала, что удивлена и потрясена тем, что ученые, которые были так впечатлены ее способностями, в итоге сделали вывод о ложности ее медиумизма, основываясь на каких-то невразумительных доказательствах – потерянной туфельке и сползшей с ноги ленты! Как они могли думать, что в течение восьми сеансов Марджери дурачила их, проделывая все эти фокусы ногой? Она показала Грискому протоколы сеансов, подписанные каждым из команды исследователей. Ни в одном не упоминались подозрения в мошенничестве. Они изменили свое мнение просто потому, что «честный Гарвард» оказался бы в неловкой ситуации, если бы амбициозные аспиранты и их учителя признали, что не могут объяснить увиденное. Гриском спросил ее о частном сеансе, который она провела с Коудом, когда они замышляли, как бы обмануть исследователей. В ответ Марджери заявила, что этого сеанса не было, и она не только готова официально свидетельствовать об этом, но и ее служанка, находившаяся в тот момент в доме, может подтвердить ее слова. С ее точки зрения, произошло следующее: она отвергла ухаживания психически неустойчивого воздыхателя, и тот в отместку решил опорочить ее перед всем миром. Вот что происходит, когда за дело берутся аматоры, привносящие в исследование свои предубеждения!
– Серьезно, все, что мне нужно, – это честное исследование, – объявила она.
За последние два дня, проведенные с миссис Крэндон, Гриском заметил интересный факт, шедший вразрез с ее официальным заявлением. Все это время Марджери очень волновалась о том, как же Гудини отреагирует на скандал, который мог ознаменовать завершение ее сеансов.
– Вы только подумайте, что скажет по этому поводу Гудини, – говорила она. – Он заявит, что ему хватило одного сеанса, чтобы прийти к тем же выводам, для которых гарвардским ученым понадобилось восемь.
Как оказалось, она отлично понимала ход мыслей Гудини: он действительно в разговоре с Уолтером Липпманном самодовольно заявил, мол, гарвардская группа «потратила полгода на то, что я сделал за один вечер». Безусловно, молодые исследователи подтвердили его точку зрения. Но одного Гудини понять не мог – почему Марджери доверяет Грискому, учитывая, что именно он разрушил ее репутацию? На этот вопрос Гриском ответил: «Хотя прямо она этого не признает, между нами есть что-то вроде соглашения: оставаясь наедине, мы в разговорах исходим из того, что все ее способности – это мошенничество. Мне кажется, она уважает меня по той же причине, что и вас. Мы не поддались ее чарам».
Гриском предполагал, что Марджери откажется от медиумизма, только «если Крэндон разуверится в этом. Она знает, что, если она не будет медиумом, он разорвет с ней отношения. И потому Марджери не решается. Вчера вечером мы с ней говорили, и я посоветовал ей признать, что все это было просто розыгрышем, невинной шуткой. Она улыбнулась и сказала, что не может, потому что это не так. А затем, ухмыляясь, добавила: “Проклятые глупцы. Люди такие глупцы. Особенно эти исследователи”».
Ожидалось, что после этого имя Марджери сойдет с передовиц газет. «Я думаю, что этот вердикт покажет большинству умных людей, что с феноменом Марджери покончено», – писал Гудини Гриском. Говоря о своей последней статье, посвященной Марджери, журналист хвастался: «Это подлинный триумф – как для вас, так и для “Геральд”, так и для меня. Я доволен тем, что первым обнародовал результат исследования гарвардской группы. И в тоже время мне жаль доктора Крэндона. И я восхищаюсь миссис Крэндон за невероятную выдержку, остроумие и честные методы противостояния. Но помните, она ведь собирается дурачить доктора и дальше».
Не все были согласны с тем, что гарвардское исследование положит конец истории Марджери. В «Лайф» писали об исследовании Хоагленда: «Когда мясник потрошит животное, его интересуют не знания, а мясо». Как писал Гриском, с точки зрения многих респектабельных людей, доктор Крэндон был куда более рациональным и достойным доверия человеком, чем какой-то аспирант, которого виконт Эверард Филдинг, один из наиболее влиятельных членов Общества психических исследований, назвал «патологически странным». Но было уже поздно ставить под сомнение компетентность Коуда и других исследователей, ведь все уже завершилось. К тому же, в отличие от комиссии «В мире науки», юных гарвардских исследователей – психологов, литераторов, литературоведов – интересовали в первую очередь мотивы, подвигшие миссис Крэндон на этот чудовищный розыгрыш, как они считали. В частном письме Филдингу Хоагленд представил психологический портрет Крэндонов, многим показавшийся весьма точным:
«Доктору Крэндону чуждо понятие игры. Он все воспринимает очень серьезно. А вот миссис Крэндон, напротив, не представляет себе жизни без веселья». Ее любовь к шуткам и зацикленность Роя на своем увлечении привели к тому, что, «когда доктор Крэндон очертя голову пустился в спиритуализм, его супруга решила подыграть ему во что бы то ни стало… До тех пор пока миссис Крэндон удается дурачить своего мужа – а я думаю, что, учитывая его теперешнее состояние, она в этом преуспеет, – он будет готов пойти на все, лишь бы убедить общественность в подлинности ее способностей. Ему нравится представлять себя мучеником от науки в духе Галилео Галилея. И полмиллиона спиритуалистов в нашей стране рассматривают Марджери как мессию, отказываясь критически воспринимать ситуацию».
«Едва ли можно представить себе, что кто-то верит в обман, которому сам способствует, но в некоторых случаях психической патологии подобное несоответствие возможно». С точки зрения Хоагленда, доктор Крэндон знал, что медиумизм Марджери не настоящий, но при этом верил, что именно ее способности послужат делу спиритуализма. К этому времени Рой, его друзья и некоторые ученые стали жертвами, как выразился Г. Л. Менкен, «неодолимого и, возможно, патологического желания верить в невозможное» – желания, которое не могли подавить в себе как атеисты, так и спиритуалисты.
Грант Коуд выразился несколько иначе: «Доктор достаточно безумен, чтобы верить в собственные фокусы, и достаточно честен, чтобы принести свою жизнь и жизнь своей жены в жертву собственному обману». Роя одолевал страх смерти, заставивший его удариться в спиритуализм, и при этом на бессознательном уровне он сомневался в способностях Марджери и потому так хотел научного подтверждения их подлинности. Но с точки зрения гарвардской группы, призрак Уолтера был всего лишь выдумкой.
«Уолтер – просто гений, и я готов был расплакаться, как ребенок, когда понял, что больше не могу в него верить, – писал Коуд Марджери. – Хотел бы я, чтобы доктор К. доверился мне, но, боюсь, этого не будет, и я не виню его за это. Ему через многое пришлось пройти из-за исследователей, поэтому неудивительно, что он не доверяет никому из нас».
В своем последнем письме Коуд рассказывал, как непросто ему разорвать отношения с Крэндонами. Он сожалел, что больше никогда не услышит шепот Уолтера: «Ну что ж, приступим» и «Привет, Коуд». Но, может быть, Уолтер в любом случае не задержится надолго в этом мире. В конце письма Коуд написал: «Прощай, Уолтер. Прощай, Сестренка. Прощайте, доктор К. Прощай, дом десять на Лайм-стрит».
Часть VIII. Как смерть сдает карты
Я лично теперь сомневаюсь, что вообще существуют физические проявления медиумизма, поскольку Марджери считалась лучшей из медиумов.
