Но надеждам хирурга не суждено было оправдаться. Исполненный чувства собственного достоинства, сэр Оливер поднялся на подиум. Высокий, под метр девяносто три ростом
[9], с массивной головой, высоколобый, с ухоженной седой бородой, он нависал над слушателями, широкоплечий, точно коннектикутский фермер. «Наверное, так выглядел бы Линкольн, доживи он до такого возраста», – писал репортер «Глоуб». Сэр Оливер начал лекцию заявлением, что помнит времена, когда все высмеивали идею телефонной связи. Много лет назад он присутствовал при одной из первых в Англии демонстраций изобретения мистера Белла. Лондонцы тогда сочли телефон каким-то фокусом, подделкой. Сэр Оливер призывал бостонскую аудиторию оставаться непредвзятой, ибо наука, по его словам, «позволила нам приблизиться к разгадке извечной тайны жизни».
Затем Лодж говорил об атомах. Он уверял, что сила, сокрытая в атомах, способна поднять немецкий флот, затопленный в Скапа-Флоу, и перенести корабли на вершину горных хребтов в Шотландии. Когда в зале потрясенно зашептались, он заверил слушателей в том, что едва ли кто-то из ученых опровергнет это его утверждение. Сэр Оливер предрекал наступление времен, когда в каждом доме будет использоваться атомная энергия и каждая семья ежедневно будет говорить с близкими, пребывающими в загробном мире.
Тем вечером он ни словом не упомянул спиритические сеансы со своим погибшим сыном. Лодж сравнивал человеческое тело с телеграфом. Возможен контакт разумов – сэр Оливер называл это явление телепатией. Вместе с коллегами по Обществу психических исследований он посвятил несколько десятилетий изучению этого феномена. Лодж утверждал, что некоторым физикам удалось связаться с сознанием, не облеченным материей. Эта связь была возможна благодаря эфиру – специфическому абсолютному полю, наполнявшему пространство. Сэр Оливер считал существование эфира доказанным. По его мнению, у всех нас есть «эфирные тела», которые физика рассматривает как пучок световых волн. Когда солдат погибал на поле боя, он отбрасывал свое физическое тело, точно бабочка исполнивший свое предназначение кокон, и приобретал «идеальную и вечную форму». Некоторые называли эту форму душой. Но поскольку мы не можем исследовать душу, провести, так сказать, вскрытие души – на этом этапе лекции нашему хирургу почудилось, будто Лодж обращается непосредственно к нему, – мы отрицаем ее существование.
– Не бойтесь смерти, – призывал Лодж.
Смерть – какое варварское слово! Оно подразумевает уничтожение. Он же предпочитал рассматривать смерть как эмиграцию. Мальчики «ушли в мир иной».
После лекции Лодж познакомился с нашим хирургом. Наделенный аристократической красотой, ростом метр семьдесят три, худощавый, чуть сутулый, доктор произвел на Лоджа впечатление своей непосредственностью и хорошими манерами. Он сказал Лоджу, что выступление заставило задуматься минимум одного скептика. Быть может, сэр Оливер мог бы порекомендовать, что почитать по этому поводу? Надо отметить, что сэр Оливер не очень-то верил в интеллектуальные способности большинства американцев, но доктор задавал хорошие и важные вопросы. Он говорил откровенно, но в то же время почтительно. Итак, Лодж и хирург обменялись визитными карточками. То был доктор Ле Рой Годдард Крэндон, проживавший в районе Бикон-Хилл в Бостоне со своей женой Миной, которая на лекцию Лоджа не пошла.
Вспоминая потом тот вечер, доктор Крэндон говорил: «Для меня это было непостижимо. Этот человек не укладывался ни в одно из известных мне представлений об ученых. Итак, я попросил его встретиться после лекции. И первым вечером мы долго говорили».
«Сэр Оливер Лодж рассматривает вопросы спиритизма и жизни после смерти в совершенно новом ракурсе – ракурсе, который может показаться привлекательным многим интеллектуалам», – писала «Глоуб». Изобретателю электрической свечи зажигания удалось разжечь интерес к общению с духами в жителях Бостона – города, знаменитого своим скептическим отношением ко всему оккультному. Как бы то ни было, доктору Крэндону теория эфира не представлялась столь уж эксцентричной. Когда-то этой теорией интересовался даже Эйнштейн. Потому Крэндону было о чем подумать, пока он ехал из концертного зала домой на Лайм-стрит.
В ожидании рассвета
В сентябре 1918 года доктор Крэндон сочетался узами брака со своей веселой красавицей-невестой. На свадьбе он был в белой форме офицера военно-морских сил с черными эполетами, невеста же красовалась в бархатном подвенечном платье цвета слоновой кости с кисейными бантами на плечах. Священник, проводивший обряд бракосочетания, говорил о возрождении. На скромной церемонии под открытым небом, проходившей под Нью-Лондоном в штате Коннектикут, было немного гостей. Все еще шла война. И у жениха, и у невесты это был не первый брак. На медовый месяц доктор повез жену на курорт на Багамах, куда возил двух предыдущих миссис Крэндон. К несчастью, молодые вернулись в то самое время, когда в Новой Англии началась эпидемия испанки. Будучи капитан-лейтенантом, приписанным к Военно-морскому госпиталю Нью-Лондона, доктор Крэндон очутился в самом средоточии эпидемии. Где же мертвые мальчики? Он видел, как тела складируют в морге, забивая помещение под завязку. По какой-то необъяснимой причине болезнь в первую очередь косила молодых. Каждую неделю в городах Америки умирали тысячи юношей и девушек. Многие пациенты доктора Крэндона захлебнулись собственной кровью и мокротами. Его попытки снабжать их жидким кислородом не увенчались успехом. Вскоре в Нью-Лондоне уже не хватало гробов.
В эти нелегкие первые месяцы супружеской жизни Мина Крэндон в меру сил воодушевляла мужа. Друзья говорили, что она скрашивала его «вызванное навалившейся ответственностью одиночество». Доктор настолько эффективно справлялся с поставленными задачами, что его перевели главврачом в Военно-морской госпиталь Уордс-Айленд в Нью-Йорке – одну из самых крупных больниц в стране. К 1919 году обстоятельства сложились так, что эпидемия угасла и доктора Крэндона с почестями освободили от занимаемой должности. Ему было сорок шесть лет, и он был женат на женщине, которой не исполнилось и тридцати. По слухам, ситуация с унесшей тысячи жизней испанкой укрепила их брак, да и высокое положение супруга в обществе давало миссис Крэндон повод для гордости. Доктору принадлежал роскошный дом в районе Бикон-Хилл и две яхты. В Гарвардском университете он учился на двух факультетах – философском и медицинском, получил дипломы по этим специальностям, а впоследствии защитил диссертацию. Его профессиональная этика вызывала восхищение. В начале карьеры он после двенадцатичасовой смены в Бостонской городской больнице отправлялся домой и до утра читал книги великих мыслителей. В Гарварде он вел семинары по хирургии и на практических занятиях часто прибегал к демонстрации трупов. По какой-то причине ему нравилось рассказывать о такой особенности учебного процесса незнакомым людям на вечеринках. Миссис Крэндон же была веселой и дружелюбной – полной противоположностью своему славившемуся саркастичными высказываниями мужу. В бостонском обществе они часто становились поводом для пересудов, но все обожали их изумительные приемы в доме в Бикон-Хилл.
