Сквозь шелест снега и капель
Услышал я, друзья, теперь,
Как зачирикали они,
Москвы родные воробьи.
Услышав птичьи голоса,
В душе звенят колокола.
И пробуждается она
От зимней спячки, как всегда.
Весны не первый то звонок:
Зима уходит за порог.
Её ослабли холода.
Но дуют жгучие ветра.
И лужи с талою водой
И тут, и там, везде порой.
Лишь ночью иногда ледок.
Да днём прохладный ветерок.
По склонам кое-где ручьи.
Проснулись птицы все мои.
Они предвестники весны,
Москвы простые воробьи.
Но лирический настрой поэта был неожиданно прерван.
Платон удивился. Такого он ещё не слышал никогда.
По коридору шёл Иван Гаврилович и мурлыкал себе под нос какую-то непонятную песенку.
– «Ну, прям, мартовский котик у нас завёлся? Но слуха, похоже, у него нет?! И чем это Надька его сегодня напоила и накормила?» – высказался он сам себе вслух.
А приближалось 23 февраля. Ещё заблаговременно Надежда вдруг узнала от коллег, что прошлое празднование Дня Защитника Отечества они так и не дождались в силу её плохого настроения из-за непонятного поведения мужа Андрюсика.
Поэтому теперь начальница основательно готовилась к отмечанию надвигающегося мужского праздника в пятницу, 20 февраля.
Но на это раз коллективу ООО «Де-ка» посещение пивного ресторана «Пилзнер» обломилось. Все столики были заблаговременно, чуть ли не за месяц вперёд, заказаны более внимательными к мужчинам женщинами из других ведомств и организаций.
– «Кризис кризисом, а мужской праздник не отменишь!» – публично сделал тогда Платон вывод.
И они решили очередное событие вновь отпраздновать в кабинете у Кочета, благо такое мероприятие было уже хорошо отработано и отрепетировано.
Более свободный накануне Платон по заданию Надежды купил шампанское, вино и соки.
А та на следующий день принесла свои любимые мандарины, помидорки, красный перец и опять заказала разные осетинские пироги.
Утром начальница вручила своим мужчинам по конверту с красивой поздравительной открыткой, куда была вложено и по тысяче рублей.
К обеду, непревзойдённый мастер этого дела, Платон сервировал стол, но пироги задержались надолго.
Вместо трёх часов дня их принесли почти в пять часов, в конце рабочего времени. Так что уйти пораньше не получилось.
А тут ещё Алексей Ляпунов вынужден был ненадолго отъехать за детьми, возвратившись на полтора часа к столу, когда все уже переходили к чаепитию.
Его родители не могли помочь сыну, так как Валентин Данилович Ляпунов, иногда отмечавшийся буйством, оказался в психиатрической больнице, этим фактом лишь лишний раз подтвердив полную совместимость гениальности с шизофренией, а мать всё время плохо себя чувствовала.
За столом сразу начали с вина, заблаговременно открытым Платоном для тайного угощения задолго до этого вышедшей из терпения Ноны.
Шампанское так и не тронули. Женщины поздравили двух мужчин, которые чокались только с ними. Пироги смели быстро.
За столом, как всегда в последнее время, говорил, а точнее громко болтал, просто гудел, только один Гудин.
– «Да! Давайте начинать! А то из-за долгого ожидания некоторые наши коллеги уже попробовали кое-что со стола!» – начал он, даже своим всего лишь одним глазом обнаружив в помойном ведре кожуру от мандаринов и намекая, сидящей между ним и Платоном, Ноне на её соседа слева.
Но та, не прореагировав, знала, что тон кусочничеству, как всегда, задала Надежда, не удержавшись, чтобы не слопать несколько любимых ею мандаринов, и то, что она сама последовала её примеру, пойдя в этом намного дальше, дойдя даже до тайной пробы вина.
Так что булыжник, брошенный в огород Платона, пролетел мимо цели, но был, на всякий случай, им пойман и схоронен, как камень, за пазухой.
Но Гудин на этом не остановился. Он специально, дважды и громко, чтобы слышал Платон, сказал, якобы Надежде:
– «На твоём дне рождения здорово было!».
После чего Платон решил в будущем больше не осквернять день варенья Гудина своим присутствием.
Затем Иван Гаврилович торжественно похвалился, что является майором медицинской службы в запасе.
На что Платон выкинул первый камешек из-за пазухи, шепнув почти на ухо сидящей рядом Ноне, что тот уже, как десять лет, списан даже с запаса за ненадобностью, то есть по старости.
Но Гудин это видимо услышал, и продолжил метать камни в том же направлении. Он как-то незаметно нарочно перешёл на тему писательства:
– «Среди писателей есть шизофреники! За примером далеко ходить не надо!» – кивнул он женщинам на Платона.
Но тот сделал вид, что это не он писатель, или не видит и не слышит, или не обращает внимания на глупости. Краем глаза он увидел, как Нона сканирует головой между ним и Гудиным, ожидая продолжения от Платона, и недоумевая ни сколько над скрытым оскорблением, сколько над отсутствием достойного ответа хаму.
И дождалась. Платон выждал паузу, и в воцарившей тишине изрёк:
– «Да! Все гении – шизофреники! Но, к счастью, не все шизофреники – гении!» – кивнул он на Гудина.
Во время завершения вино и чаепития Гудин вдобавок расхвастался, что в этом году он ещё ни разу не упал, в отличие от сильно грохнувшегося под Новый год его постоянного оппонента Платона.
Но зимняя оттепель всё-таки сыграла и со стариком злую шутку.
Выходя уже на улицу, при попытке перешагнуть через маленькую лужу, он поскользнулся и упал в неё, приводнившись на хилую левую ягодицу.
Оказавшиеся рядом, учтивые Алексей с Платоном были вынуждены подхватить старика под руки, вытаскивая из лужи, завершив свои усилия дежурными в таких случаях фразами:
– «Осторожно надо! Смотри ещё не поскользнись!» – поучительно начал Алексей.
– «Отойди в сторону!» – твёрдо и нравоучительно завершил Платон.
– «А снаряд в одну и ту же воронку два раза подряд не попадает!» – отшутился Гудин, довольный помощью внимательных коллег.
– «Ха-а! – засмеялся Платон – Это как стрелять! Это раньше он не попадал, а сейчас попадает, и ещё как!» – завершил он, якобы нечаянно подбив ногу Гудина и снова уронив старца в скользкую воду, тем самым вынимая залежавшийся за пазухой последний камень.
– «Вот видишь?!» – засмеялся Алексей, добавив:
