Улыбка Кросса не затронула его глаза.
– Я слышал, на двигателе этой штуки можно приготовить хороший чай.
– Сделаю для вас один. С сахаром?
– Двойную порцию, пожалуйста.
Они пожали друг другу руки, испытав мгновенную неловкость, и сверили часы. Кросс вытащил свой револьвер «Уэбли».
– Мы будем прямо за вами.
– Лучшее место, – сказал Халфорд достаточно тихо, чтобы Тенч не услышал.
Он вошёл через узкий проход в знакомую парную, где в жарком воздухе перемешались запах пота и бензиновые испарения. С этого момента нормальные разговоры становились невозможными. Он втиснулся на командирское место и кивнул водителю, вечно мрачному, но весьма талантливому сержанту Йейтсу. Оба надели кожаные шлемы и опустили на глаза защитные очки нового образца, с забралом из кольчужной сетки. Идея была в том, чтобы предотвратить ожоги от «брызг свинца», искр и горячего металла, которые летали внутри танка, когда он оказывался под огнём. Теперь весь экипаж выглядел как помесь средневековых рыцарей и странных насекомых с кожаным панцирем.
Надо было закрыть люки, но Халфорд хотел повременить до последнего момента с запечатыванием самого себя в этом стальном мире. Смотровые призмы были хуже чем бесполезны, и часто они вели машину почти вслепую. Стоило рискнуть получить пулю в череп, чтобы убедиться, что они едут в правильном направлении. Он приблизил лицо к открытой смотровой щели танка, надеясь на свежий утренний воздух, но, как обычно, внутрь проник ветерок, несущий запахи нечистот и гнили. Тенч был на дороге впереди, с белыми лентами – которые, большей частью, были втоптаны в грязь – по обе стороны от себя. Пять тридцать. Пора выступать.
Ещё один глоток воды. Последняя молитва. Вытирание ладоней. Мысленное прощальное письмо любимым. Маленькие действия, которые по ходу дела в той или иной форме повторились миллион раз.
Халфорд подобрал лежавший рядом с его сиденьем гаечный ключ и стукнул четыре раза. Это означало, что надо закрыть все двери. Потом он дважды выбил дробь. Шестерни коробки передач ударились друг о друга, раздалось ругательство, достаточно громкое, чтобы его можно было расслышать сквозь шум двигателя, потом ещё брань и ответный звонкий удар гаечного ключа, после которого водитель задействовал фрикцион. «G-Глория» неохотно содрогнулась, и с громким скрежетом и визгом первый танк начал свой долгий и медленный путь на войну.
У подножия лестницы лежала пожилая женщина, чья шея была вывернута под неестественным углом. Ужасное бытовое происшествие. Старые тапочки на её ногах запутались в полах халата. Она упала головой вниз, несомненно крича. Но никто не жил рядом с этим маленьким коттеджем на окраине Грейт-Уэйкеринга, чтобы услышать её предсмертные крики. Бедная Мэри Уоллис. Всего пару месяцев не дожила до семидесятого дня рождения. За неё зажгут свечи в церкви.
Ильзе Брандт, кем она себя снова считала, понадобилось довольно много времени, чтобы столь художественно организовать трагическую сцену, и теперь её раненая рука пульсировала от боли. Обыскав кухню, она нашла бутылку вина из мяса и солода
[150], которую и осушила. Теперь она сидела и дожидалась первых солнечных лучей, чтобы сделать свой ход.
После перехода по Брумвею прошло двадцать четыре часа. Брошенный грузовик должны были очень быстро обнаружить и увидеть пятна крови от удачного выстрела той суки. Брандт украла велосипед, но долго крутить педали не пришлось – напоровшись на пожилую даму, она рассказала, что упала с велосипеда в канаву. Это был лучший способ объяснить её потрёпанный вид, кровь на руке и синяк на лице.
Женщина забинтовала ей руку, и, пока она обрабатывала рану, Брандт поняла, что вызвала подозрения. Никакое падение с велосипеда не могло породить такую дыру в плоти. Мэри Уоллис принялась настаивать на необходимости вызвать местного доктора. Тогда-то и пришлось сломать ей шею.
Шпионка спрятала велосипед и затаилась, не шевелясь. Она слышала, как по дороге снаружи протопали армейские ботинки и проехали разные машины, но Брандт подозревала, что они решили, будто она покинула эти места на велосипеде, который шпионка затащила в кухню. В середине дня кто-то постучал в дверь, но она сидела совершенно неподвижно там, где никто не мог увидеть. Она пришла в движение лишь после наступления темноты и перекусила ветчиной из кладовки.
Если бы только сигнальная встреча с субмариной состоялась… Всё было бы совсем по-другому. И всё же сожаления бесполезны. Так она ничего не добьётся.
Брандт знала, что вскоре ей придётся перерыть гардероб пожилой женщины и найти какую-нибудь одежду, подходящую для мисс Дин или мисс Пиллбоди. Что-то, не пахнущее нафталином или старостью. Она воспользуется румянами или пудрой, чтобы замаскировать синяк от камня, угодившего в голову. Потом направится не в Лондон, но снова на север. Доложится Зильберу, почтовому цензору, лично. Ей теперь известен секрет Элведена. Сухопутные корабли. Это звучало фантастически. Но потому ей и понадобилось выбраться с острова. Удивительно, сколько людей были склонны обсуждать неосмотрительность, которая привела к их заточению. Она думала, что идеи Шерлока Холмса по поводу сухопутных кораблей – стариковский бред, но потом прибыл Ватсон и тоже заговорил о них. Как и та проклятая рыжая.
Рука Брандт снова начала пульсировать при мысли о миссис Грегсон. Если бы только она застрелила эту женщину и сняла её одежду! Или убила их всех на Брумвее. Неужели она теряет хватку? Нет, идти от шеста к шесту нужно было вдвоём. Она бы не обошлась без этой Грегсонши. И всё-таки однажды они могут встретиться снова, и уж тогда Брандт всё исправит. Но сначала надо поделиться добытыми сведениями. Наверное, пройдёт день или два, пока ей удастся доставить их Зильберу. Но вскоре после этого новости о бронированных «сухопутных кораблях» достигнут Германии. Столько недель прошло, зачем спешить?
Сорок девять
Путь вышел мучительно трудным. Они продвигались к Мясницкой улочке медленно, дорога была забита людьми и машинами, которые направлялись к собственным пунктам сбора, и направляющие ленты были проложены рядом с коммуникационными траншеями, словно приглашая «G-Глорию» соскользнуть туда боком. В довершение ко всем неприятностям, начался дождь и дорога сделалась скользкой даже для гусениц. Чтобы завернуть за угол, четыре члена экипажа должны были работать абсолютно в унисон, управляя рулевым механизмом, коробкой передач и дифференциалами. Они скорее медленно ползли, чем плавно поворачивали, и ощущалось это так же тягостно, как наверняка выглядело. Халфорд теперь знал, что оценочная скорость в четыре мили в час была безудержно оптимистической. Он сомневался, что они делают больше двух. Возможно, на ничьей земле дело пойдёт быстрее.
Он следовал за красным фонарём Тенча к фронту, осознавая, что тонкая серая линия, намекавшая на рассвет – и первый рубеж огневого вала, – была недалеко. Кое-где, как он видел, дорогу перекрывали любопытные, открыто смеясь над громадным стальным монстром, который катился в их сторону. Тенч неистово размахивал руками, вынуждая их убраться с пути танка.
