К слову, о дозах. Левасс достал из верхнего кармана один из пакетиков с порошком, которые всегда имел при себе, и высыпал содержимое на язык. Порошок был горьким, но, как только Левасс его проглотил, он почувствовал, как наркотик породил во всём теле волну тепла, и внутри вспыхнула сила. Француз проделал то же самое с двумя следующими пакетиками – это было куда больше, чем он обычно принимал. «Но это необычный день», – подумал он и открыл люк, выпуская двух почтовых голубей на свободу.
Левасс открутил крышку первой канистры с бензином, расплескал его по передней части внутренностей танка и трудился, выливая вторую на двигатель, когда услышал звон. Несколько пуль уже попали в танк – он явно становился видимым в лучах рассвета – и француз решил, что это была пуля особенно большого калибра. Потом ритмичный перестук повторился. Кто-то колотил в дверь спонсона.
Левасс опустил полупустую канистру и опять вытащил пистолет. Он повернул металлический рычаг и распахнул дверь, прилагая усилия, чтобы перебороть силу тяжести. Танк стоял под таким углом, что он едва видел голову и плечи вновь прибывшего. Им оказался майор Ватсон с металлическим прутом в руке.
– Можно поговорить, Левасс? – спросил он так небрежно, словно они повстречались у барной стойки в его клубе.
Застрекотал пулемёт. В ответ выстрелили из винтовок. Атака на позиции немцев началась без преимущества в виде «G-Глории».
– Я собираюсь это сжечь, – сказал Левасс. – Вам бы стоило убраться подальше.
– Это уж точно, однако я чувствую себя весьма беззащитным, оставаясь здесь. Можно внутрь?
– Вы вооружены?
– Мой пистолет в кобуре. – Майор демонстративно отбросил прут.
Левасс хмыкнул и отошёл, предоставив майору самому сражаться с тяжёлой дверью и трудным подъёмом. Левасс в большей степени сосредоточился на том, чтобы продолжать в него целиться.
– Вы один? – спросил француз.
– Совершенно один, – ответил Ватсон, неуклюже забираясь внутрь. – Я надеялся, что больше никогда не увижу одного из этих монстров изнутри. Вообще-то я надеялся больше никогда не увидеть ничью землю. – Он перевёл дух. От паров бензина щипало в глазах, и он их потёр. – И всё же я здесь.
Входная дверь захлопнулась под собственным весом. Ватсону это напомнило об «особых» камерах в вандсвортском госпитале, о жутком и безвыходном грохоте металла по металлу, когда понёсших душевный и телесный ущерб пациентов запирали на ещё одну бесконечную ночь.
– Что вам надо, Ватсон? – требовательно спросил Левасс.
Ватсон набрал полные лёгкие воздуха, прежде чем ответить. Он становился слишком старым для такого.
– Знаете, вы заставили меня здорово попотеть с самого прибытия во Францию. Я вас искал по всей линии фронта. К счастью, один из инженеров заметил, как вы идёте по лентам за этим танком.
– И вы не привели полицию? Кого-то, чтоб меня арестовать?
Ватсон указал в сторону задней части танка.
– О, они там. Не полицейские, военные или какие-то другие, но несколько офицеров, которые доставят вас к начальнику военной полиции. Они позволили мне отправиться вперёд, просто чтобы избежать всяких… недоразумений. – Были те, кто хотел застрелить Левасса на месте и покончить с этим. Ватсон считал, что поступать надо в соответствии с законной процедурой.
– Я требую французского военного суда, – сказал Левасс.
Даже в тусклом свете Ватсон видел, что зрачки француза сузились до размеров булавочного острия. Этот человек был под действием какого-то наркотика. Надо было вести себя осторожно. Благоразумно.
– Это британский танк. Оставьте его в покое – и поглядим.
– Он должен сгореть, – сказал Левасс. В его голосе слышались странные металлические нотки.
– Сожгите его – и, боюсь, вас отправят прямиком в Тауэр. А я хочу узнать, на какие ещё трюки вы пошли с другими танками. Могут погибнуть люди…
– В будущем тысячи погибнут из-за того, что это великое изобретение растратят впустую.
Ватсон вздохнул:
– Это не вам решать.
– Нет, это решают растяпы и… – Левасс перешёл на быстрый французский, и Ватсон понял далеко не всё.
– Левасс. Всё кончено. Я…
Танк дёрнулся, как сердитый жеребец. Земля содрогнулась у них под ногами, и металлические стены начали резонировать. Начался артобстрел союзников. Шум выстрелов усиливался вибрирующим стальным корпусом, превращаясь в безостановочный, давящий грохот. Воздух сделался плотнее, и Ватсону показалось, что кто-то пытается раздавить его грудную клетку.
– Левасс, я не знаю… – Он с трудом сохранил равновесие, когда танк ещё немного сполз в воронку. – …Насколько эти пушки аккуратны. Нас может разорвать на части прямо здесь.
Левасса отбросило назад ударной волной, которая достигла «G-Глории». Канистра с горючим перевернулась, из неё с плеском вытекло содержимое и собралось лужей в нижней части повреждённой машины. Теперь дышать было трудно из-за паров бензина.
– Послушайте, вы можете уговорить их отозвать танки, когда выберетесь отсюда. – Ватсон знал, что это отчаянная выдумка, но теперь он вспотел, и не из-за остаточного тепла двигателя. Снаряды падали так густо и быстро, что не было слышно отдельных взрывов.
– Они не станут слушать.
– Они не смогут ничего услышать, если вы умрёте. Вы ещё способны что-то изменить. То, что вы пытаетесь донести, не совсем бессмысленно. Однако то, как именно вы это делаете…
Левасс сунул пистолет в кобуру.
– Возможно, вы правы.
Пулемётная очередь ударила по беззащитному носу «G-Глории» точно яростная барабанная дробь. Пули не могли пробить броню, но порождённые ими кусочки горячего металла и искры, заметавшиеся внутри точно безумные светляки, воспламенили разлитый бензин. Ватсон с ужасом увидел, как от ног Левасса со свистом поднялась стена огня и поглотила его. Вскоре загорелся оставшийся бензин, и треск пламени почти заглушил крики горящего человека, когда внутренности танка превратились в ад, несущий смерть.
Пятьдесят
Шерлок Холмс спал. Во сне он выглядел как любой другой пациент с расслабленным лицом, на котором больше не отражались ежедневная борьба и опустошение, причинённое временем. Он был в отдельной палате госпиталя Сент-Барт – того самого, где много-много лет назад повстречал высохшего как щепка и дочерна загорелого бывшего армейского офицера, с которым они решили разделить жильё. То было начало великого приключения, которому, как подозревала миссис Грегсон, лишь смерть одного из них могла навсегда положить конец.
Она протянула руку и промокнула нить слюны, образовавшуюся в уголке его рта, и бывший детектив немного зашевелился. Был почти рассвет пятницы, пятнадцатого сентября 1916 года, и она провела рядом с ним всю ночь, прикорнув в кресле. Таков был её способ сохранять веру в Ватсона. Не сумев отправиться с ним во Францию – перво-наперво, в аэроплане не было места, – она занялась обеспечением того, чтобы его старый друг получил лучший уход из возможных.
