Бут ответил:
– Перед этим домом, за деревьями, есть полигон. Машина осталась там же, где остановилась.
– И вы меня познакомите со здешней медсестрой? – спросил Ватсон. – Возможно, мне понадобится помощник с медицинскими познаниями. Как её зовут?
– Она немного с характером, – сказал Туэйтс. – Мы её зовём Рыжим Драконом. Не в лицо, разумеется. На самом деле её зовут миссис Грегсон.
Было уже за полночь к тому времени, когда Ватсон вернулся в свои комнаты и добрался до постели. Его скромный чемодан распаковали и оставили для него кувшин с горячей водой и кружку «Хорликса»
[63]. Доктор прокрутил в уме вечер. Бут расспрашивал его о событиях в Лондоне и покушении. Суинтона интересовал Черчилль. Левасс говорил о снарядном шоке, французском вине и своём времени в Мексике среди руин ацтекской цивилизации. Соломон разглагольствовал о своей неприязни к вортицизму
[64] и о том, как течение в искусстве нашло практическое применение в камуфляже. Из-за этого, понял Ватсон, почтенный королевский академик и присутствовал среди военных – Соломон должен был стать мастером маскировки для той штуки, которую они разрабатывали и собирались обрушить на немцев. Ничуть не похоже на создание портретов великих и славных людей, и потому насмешка про «маляра» явно причиняла боль.
А вот Туэйтсу больше всего хотелось поговорить о приключениях мистера Шерлока Холмса. Когда Ватсон согласился немного побеседовать на эту тему, он опять изучил лица сидевших за столом мужчин, чтобы увидеть, не знает ли кто-то из них о местонахождении Холмса, но они были бесстрастны, как профессиональные игроки в бридж.
Ватсону хватило двадцати минут, и он поменял тему разговора.
– А какова ваша роль во всём этом, если позволено будет спросить? – обратился он к майору Туэйтсу.
– Моя? – переспросил тот. – Тактика. Тактика на поле сражения. С использованием нового…
– Нового оружия, – подхватил Левасс. – Которым мы так гордимся. – В его словах ощущалась некая инсинуация. – Верно, джентльмены? Впрочем, Хичкок не считается, да? Сомневаюсь, что он так уж горд.
– По-моему, достаточно, Левасс, – сказал Суинтон.
Француз повернулся к Ватсону:
– Вы можете его исцелить?
Ватсон отодвинул вино. Он внезапно почувствовал себя очень трезвым:
– Посмотрим.
Это как будто удовлетворило француза. Присутствие Левасса было загадкой. Французы, разумеется, были союзниками, но ещё отличались известной склонностью к болтовне. Как поговаривали с давних времён, «сведения секретны до первого бокала шампанского». Ещё французу нравилось насмехаться над тем, что он называл «вероломным Альбионом», в особенности над аннексией Пенджаба и кражей – по его словам – «Кохинура». Он несколько раз возвращался к этой теме, пока Бут не взорвался и не спросил язвительно, что Левасс думает о колониальной политике его собственной страны в Индокитае, на Карибах и в Африке.
Доверить французу то, что Черчилль называл «величайшим военным секретом»… что ж, он должен был оказаться весьма необычным лягушатником. И то, что он сделался пьяным и язвительным, делу не помогало. Ватсон не сомневался, что узнает больше на следующий день.
Присутствие в Элведене миссис Грегсон было, наверное, самым удивительным открытием. Строго говоря, она была не медсестрой, а членом добровольческого медицинского подразделения. Но такие тонкости часто не имели значения для солдат. И она была очень грамотной в медицинском смысле, как он знал по тому времени, что они провели в Бельгии вместе.
«Кроме того, – напомнил себе Ватсон, – она разбирается в мотоциклах и любит их». Его пациент был из пулемётных войск – как и дежурный, выполнявший роль тюремщика, – где для перевозки орудий использовали мотоколяски. Может, она из-за своей любви к этим машинам сюда и попала?
Ватсон снял униформу. От тёплой воды на лице ещё сильней захотелось спать. Какие бы ни были вопросы, он их решит после завтрака, когда увидит черчиллевский «Бич порока» во плоти или из чего там он сделан.
Но он там будет с Бутом, Левассом и бог знает сколькими ещё людьми. Холмс бы никогда такое не одобрил.
Он услышал за дверью голоса и прекратил умываться. Приблизился, чтобы послушать, но они стихли. Возле умывальника зазвучали опять. Они доносились из-за окна. А Ватсон был на втором этаже.
Он отдёрнул занавеску и поднял скользящую оконную раму. Сначала раздалось только дыхание ветра, но потом майор услышал людей, которые говорили тихо и торопливо. Он посмотрел вниз, но ничего не увидел в темноте. И вот они снова послышались – призрачные слова, плывущие сквозь ночь.
Забарабанил внезапный дождь, и Ватсон почувствовал капли на макушке. Лило всё сильней, вода падала на лужайки и кусты, словно они попали под беспорядочный обстрел. Голоса затерялись. Доктор опустил оконную раму и зевнул. «Ну ладно, – сказал он себе опять, – завтра всё прояснится».
Ватсон положил пистолет, который ему дал Койл, на прикроватный столик и закончил умываться, желая поскорей ощутить свежие хлопковые простыни.
Он уже начал дремать, когда услышал тихий стук в дверь и потянулся за пистолетом.
В этот момент окна содрогнулись от первого взрыва, по стенам заплясали лучи света, и стекло в оконной раме затряслось, словно кто-то застучал зубами.
Двадцать один
Старшина третьего класса Йоахим Кун забрался в наблюдательное судно, приписанное к L.18, «Адмиралу Карлу Рудольфу Бромми», прямо перед тем, как огромный цеппелин пересёк британскую береговую линию. Он летел над облаками, и капитан не хотел опускать свою драгоценную машину туда, где её могли достать прожекторы или артиллерия. Однако он хотел убедиться, что они направляются к правильной цели. Слишком много раз он сбрасывал бомбы, руководствуясь лишь свечением городских огней, которое просачивалось сквозь тонкие, полупрозрачные облака. Сегодня облака не были ни тонкими, ни полупрозрачными, и этот вылет на бомбометание сопровождался приказом быть аккуратнее обычного. И поэтому наблюдательную капсулу – солдаты окрестили её «Эффи» – следовало опустить на лебёдке с главного корабля, чтобы она болталась под облачным покровом, точно гиря на конце лотлиня.
Кун открыл люк в полу передней рулевой гондолы цеппелина и забрался в миниатюрное судно, подвешенное снизу. Капсула закачалась, ощутив его полный вес. Когда Кун устроился, один из собратьев-офицеров бросил вниз пачку сигарет «Кёнигин фон Саба».
– Везучий сукин сын, – сказал он.
У «Эффи» имелись боковые окна, но в них не было стёкол, так что её продувал насквозь ледяной ветер, заставивший Куна застегнуть пальто и натянуть перчатки. «Везучий?» Он не был в этом уверен. Но в личном деле отметят, что он вызвался добровольцем. И были ещё «Кёнигин фон Саба».
