А это, как он узнал из надёжных источников, должно было случиться на протяжении следующих шести недель. То есть он сможет навсегда и с незапятнанной репутацией покинуть безликую крепость. Не потерял ни одного заключённого… то есть арестованного. Ну не совсем так: двое погибли на Чёрных Землях – полосе густой грязевой жижи, которая огибала южную часть береговой линии. Через неё можно было перебраться пешком, но, только если знаешь, что делаешь. Эта пара, судя по всему, влюбилась, хоть оба и были в браке с другими людьми, и попыталась сбежать с острова во время отлива. Они быстро увязли и утонули, когда вода поднялась. Их нашли обнявшимися, когда море отступило. Больше никто не пытался повторить такой фокус.
Он услышал, как люди позади зашевелились, когда из тумана показался нос «Короля» и снова прозвучал гудок.
– Пошевеливайтесь! – крикнул Монтгомери, и несколько членов его сапёрно-строительного подразделения выдвинулись вперёд, чтобы поймать швартовочный конец.
– Эгей, полковник Монтгомери, – прокричал Риппингейл, шкипер, стоявший у перил парохода.
Двигатели теперь трудились изо всех сил, и вода бурлила возле реверсированных гребных винтов, которые должны были остановить судно.
– Капитан! – заорал Монтгомери в ответ. – Всё ли в порядке?
Даже на расстоянии он видел, что лицо у Риппингейла мрачное.
– Я бы так не сказал, сэр.
– Почему?
– Боюсь, мы потеряли одного заключённого.
Тридцать восемь
– Ватсон! А вот и вы, – воскликнул Холмс, как будто его старый друг только что вернулся, проведя вечер в клубе. – Чёрные казарки вернулись и едят морскую траву. На данный момент там только самцы и молодые самки. Матери с птенцами прилетят следом. Боюсь, почти всех ласточек мы потеряли. А вот сапсанов всё больше и больше с каждым днём. Вы знали, что ястребы-перепелятники с возрастом меняют цвет с жёлтого на оранжевый и – в старости – тёмно-красный? И поглядите, поглядите на это. Серая, пёстрая и малая мухоловки. Четыре разновидности славок – камышовка-барсучонок, пеночка-трещотка, садовая славка и дымчатая пеночка, – водяной пастушок…
– Холмс, – устало проговорил Ватсон. – Могу ли я присесть, пока вы не назвали каждую птицу на этом острове?
Ватсону понадобилось около двух недель, чтобы справиться с недугом, который овладел им после смерти Кэрдью. Это, как и погружение в ледяную воду, не прошло даром. Если бы не заботливый уход миссис Грегсон, он мог бы не выкарабкаться.
– Конечно-конечно, дорогой мой друг. Поставьте ваш чемодан. У меня тут где-то есть немного бренди. Вы в порядке? Выглядите весьма измождённым.
Ватсон без сил опустился в кресло, которое Холмс очистил от бумаг, и окинул комнату взглядом. Холмсу выделили один из сигнальных коттеджей, построенных в наполеоновские времена как часть цепи, идущей по всему южному берегу Англии. Это было аккуратное белое, деревянное одноэтажное строение, в настоящее время лишённое флагштоков. Холмс покрыл стены маленькой жилой комнаты таблицами, в которых содержались записи его наблюдений за птицами. Тут и там виднелось несколько достаточно хороших акварельных изображений некоторых птиц, включая отлично нарисованного зимородка.
Потом Ватсон обратил всё внимание на своего бывшего коллегу, и увиденное причинило ему боль. Холмса и впрямь разнесло, и домашний жакет на нём был туго натянут. Его круглое как луна лицо было бледным, под глазами залегли большие мешки. Тощий как жердь сгусток нервозной энергии, которого когда-то так хорошо запечатлел Соломон, исчез. Человек перед ним был болен – любой бы это увидел. Так почему же он, доктор, не заметил? Потому что пренебрёг визитом. Преступная небрежность со стороны того, кто называл себя другом Шерлока Холмса.
«У вас были свои проблемы, Ватсон: ночные кошмары, ужасные звуки и запахи, которые вас преследовали, помните?»
– Простите, Холмс, что вы сказали?
Холмс растерялся:
– Я ничего не говорил, Ватсон.
Выходит, призрачный голос всегда был всего лишь игрой его воображения, простым чревовещанием. Это был не глас рассудка, но психологическое утешение. Что ж, он отлично послужил майору. Теперь перед ним был подлинный человек, которому нужно было вернуть былое величие, хотя бы в той степени, в какой получится.
– У вас есть чайник, Холмс?
– Чайник? – Холмс посмотрел на таблицы на стене, думая, что Ватсон говорит о птицах.
[121] – Чайник?
– Для чая.
– Ах да. Чайник. Ну конечно.
– Можете его поставить на огонь?
Холмс выскользнул в маленькую кухню, и Ватсон услышал, как он возится с печью, открывая и закрывая чугунные дверцы.
– Потухла, – крикнул Холмс. – Я сейчас.
Ватсон вздохнул. Пройдёт немного времени, прежде чем он получит достаточно горячей воды, чтобы напоить Холмса привезённым «говяжьим чаем»
[122].
– Вы взялись за рисование?
Голова Холмса выглянула из дверного проёма:
– Нет-нет. Их сделала мисс Дин. Довольно хороши, не так ли?
– Мисс Дин?
– Она тоже занимается орнитологией. Мы повстречались среди зарослей критмума.
– Местная?
– Боже упаси, нет. Нам не разрешается всерьёз общаться с ними. Да и вообще, их на острове осталось человек тридцать, просто чтобы фермы не захирели. Нет, её, как и меня, низвергли в эту яму. – Он понизил голос, указывая на листы бумаги, пришпиленные к стенам: – Знаю, Ватсон, это выглядит странно, однако птицы оберегают меня от бездны.
От этой фразы по усталому телу Ватсона пробежал холодок. Он посмотрел на своего старого друга, увидел тревогу в его глазах. Должно быть, последние месяцы Холмса одолевали провалы в памяти и растерянность. Несомненно, он считал, что находится на грани слабоумия.
– Мой старый друг, если удача на нашей стороне, то никакая бездна вас не дожидается, – сказал Ватсон и закрыл глаза.
Майор был измотан, после того как больше часа его усиленно допрашивал Монтгомери, разъярённый из-за того, что миссис Грегсон – которую Монтгомери знал по её предыдущему пребыванию на Фаулнисе – предположительно бросилась за борт и исчезла в тумане. Это было пятно на его послужном списке, ему нужно было кого-то обвинить, и Ватсон со шкипером подходили для этого как нельзя лучше. Монтгомери выслал поисковые отряды, которые могли бы обнаружить её следы. Впрочем, Ватсон знал, что её не найдут.
