– Не вижу, признаться, в этом никакого удовольствия, – без улыбки сказал Закатов. – Да и денег у меня свободных нет.
– Ну, вот видите! – сочувственно сказал Агарин. – А вы мне тут изволите толковать о двух днях барщины! А послушали бы разумных людей да надбавили пару деньков – глядишь, и в вист перекинуться было б на что! Вот вы конный завод у себя затеяли, у цыган жеребцов купили… Хороших жеребцов, нечего сказать, да только это дело тоже капитала требует! А вы своим мужикам лесу без счёта на избы отпускаете, коров в хозяйство даёте… Верно ли, что вы в прошлом году, когда недород свалился, весь свой хлеб в деревню отдали, так что и продать было нечего?
– Ну, коли б я весь отдал, так перед вами бы сейчас не стоял. Помер бы зимой с голоду вместе с женой, – усмехнулся Закатов. – Пустое. Но и дать своим мужикам умереть тоже, согласитесь, было бы непрофитно. Покойница Веневицкая довела их до того…
– …что они её уходили топором, – сурово закончил Агарин. – Вот к чему недогляд и попустительство приводят! А вы им, мерзавцам, ещё и потакаете! В острог троих сдали – а можно было бы полсела! Это же сущий бунт! Мы, соседи, несколько месяцев тряслись, слушая новости из ваших владений! Ну да дело прошлое, что теперь поминать… Но только, милый мой, не повторяйте же прежних ошибок! Я ведь всё понимаю, молодость, светлая пора… Всё думаешь мир изменить! А он, проклятый, не меняется! – он доверительно придвинулся к тяжело молчавшему Закатову, подмигнул. – Я сам, признаться, когда женился на своей Авдотье Михайловне, ей в угоду отменил внушения на конюшне. Ну и что из этого путного вышло? Ей же девки в лицо хамить начали! Уж по первому зову не бегут, ленятся! Ты ей, мерзавке, слово, а она тебе в ответ – десять, и смотрит, поганка этакая, прямо в глаза, чуть ли не смеётся! Я всё терпел, не хотел в бабьи дела лезть… Но уж когда мужики в моём лесу для себя рубить начали… Да прямо средь бела дня, еретики, без стыда и совести, дров у них, видите ли, нет!.. Тут уж я послабления отменил да на стародедовский путь всё возвернул. Как перепороли всю эту порубную команду да вслед за ней полдевичьей – так порядок и воцарился! Сама Авдотья Михайловна мою правоту признала – а это за четверть века семейной жизни хорошо если раза два было! Мужик – он вор, свинья и хам, его в крепкой узде держать надобно!
– А этот ваш Гришка? Воробей или как его… Стриж? – вмешался Истратин. – Вы же, Мефодий Аполлоныч, сущую змею на своей груди вырастили! Теперь всему уезду мука!
– Ох, не травите душу, мой милый… – сокрушённо вздохнул Агарин. – И сам знаю, что надо было пресечь вовремя… не допустить… Но как и предположить было?! Служил парень тихо-мирно конюхом, характер имел, конечно, бешеный… Ну да у меня унять всегда умели. И вдруг, извольте видеть, просит разрешения жениться! И выбрал-то, стервец, самую красивую девку в усадьбе! Ну уж нет, говорю, не для тебя такова ягодка! Так что вы думаете?! В ту же ночь, мерзавец, сбежал! Да не просто так, а красного петуха мне подпустил! Весь флигель спалил, чуть самый дом не занялся! А с ним ещё четверо утекли, коих я в рекруты определил! И что теперь? Прячутся на болоте и разбойничают по уезду! Да и другие к ним бегут, уж сколько соседей жаловались! И урядник приезжал, расспрашивал! По дороге в Бельск теперь хоть вовсе не езди! Экая свинья неблагодарная оказалась!
– Поймают, Мефодий Аполлоныч, не переживайте, – успокоил Трентицкий.
Агарин только горестно отмахнулся.
– Ну, свиней и хамов и среди нашего брата помещика предостаточно, – совершенно невинным голосом заметил Закатов. – Между прочим, я только что, у ворот, видел вконец умученное существо! Стоит экипаж – а к нему сзади девка привязана! Грязная, пыльная, вся зарёвана, и ноги в кровь сбиты! Вёрст двадцать, не меньше, пробежала за дрожками! Отвязать её, покуда хозяева веселятся, разумеется, никто не удосужился… Господа! Ведь даже лошадей после долгой дороги вываживают, обтирают, дают отдых…
Закатов сообщал это всё спокойным полунасмешливым тоном, по которому непонятно было – шутит ли он или говорит всерьёз. На веранде воцарилась неловкая тишина. Кто-то нахмурился, кто-то неуверенно заулыбался. Трентицкий, покосившись на Агарина, ехидно поинтересовался:
– Николай Мефодьич, не в ваш ли огород камешек-то? Ваше это «существо умученное»?
– Васёнка-то? – с натянутой улыбкой переспросил Агарин. – Да-с, моя. Ну, тут уж, господа, я просто вынужден был… Девка упряма, дерзит, Николаше перечить осмеливается… Безусловно, надо было высечь – но Николаша ведь и не дал! Кожу, видите ли, портить не захотел, говорит – сущее сияние лунное! Пришлось хоть таким вот образом наказать. А как же иначе прикажете, государь мой? И то благодарна, дура, должна быть, что семь шкур не спустили!
– А ведь прав Николай Мефодьич-то! – ухмыльнулся Трентицкий. – Вы ведь, молодой человек, с ней уже неделю эдак по гостям катаетесь? Надо полагать, скоро совсем шёлковая станет! Вот как, Никита Владимирович, хамок-то вразумлять надо! Побегает ещё с недельку за дрожками – глядишь, и поумнеет! А вы с ними миндальничать думаете!
– Что ж, возможно, – сдержанно сказал Закатов. И вдруг, повернувшись к младшему Агарину, спросил: – А что, Николай Мефодьевич, не сыграть ли нам сейчас на эту вашу Васёну? Поставите её на кон?
Младший Агарин недоверчиво улыбнулся… И потерял улыбку, наткнувшись на холодные серые глаза Закатова.
– Позвольте, но… но ведь это запрещено, – запинаясь, выговорил он.
– Да пустое! Оформим после по бумагам, есть же способы…
– Пожалуй, всё же нет, Никита Владимирович. Не обессудьте. Всё-таки это папенькин подарок и…
– Оставь, оставь, Николаша! – немедленно вмешался старший Агарин, которому, в отличие от сына, неожиданная ситуация очень понравилась. – Бог с ней, с Васёнкой, проиграешь – не беда! А вот увидеть нашего болотеевского схимника за игрой – это действительно забавно! Вообрази, я за два года его ни разу с картами в руках не видал! Обет, что ли, у вас таков, Никита Владимирыч? Или, несмотря на молодые годы, уже успели наделать роковых ошибок?
– Почти что так, – коротко сказал Закатов. И, не позволяя Агарину развить далее эту тему, спросил: – Итак, Николай Мефодьевич, во что поставите Василису?
– Право, не знаю, – тот нахмурился. – Девка хороша, но очень зла и строптива, так что… Чёрт, да я и не знаю, сколько это может нынче стоить! Папа!
– Да поставь в тысячу по-соседски! – совсем развеселился Агарин. – Имейте в виду, Никита Владимирович, если бы вы её покупали, я бы с вас все пять содрал! В самом деле – хороша! Сейчас, конечно, грязна несколько, но ежели умыть…
– В тысячу, годится, – коротко сказал Закатов, усаживаясь за зелёный стол. Агарин-младший неловко опустился напротив, и сразу же казачок в красной рубахе подал запечатанную колоду. Стол плотно обступили любопытствующие, и игра началась.
Закатов выиграл Василису в первый же кон. Разгорячившийся Агарин пожелал отыграться, отец его поддержал, и через полчаса возле Никиты лежала ещё стопка смятых ассигнаций. Рядом уже никто не улыбался. Помещики поглядывали друг на друга с недоумением и даже некоторым испугом.
