– Не люблю сидеть без дела, – коротко пояснил Михаил. – А для врача, как и для священника, все равны – что каторжный, что вольный. Смею вам заметить, что лазарет заводской находится не в лучшем состоянии. Я с вашего недавнего разрешения заходил полюбопытствовать. Два фельдшера-инвалида, которые вечно пьяны. Грязь. Ухода за больными мало… Вернее, его вовсе нет. Однако не так уж трудно всё это поправить. И вам выгодней: быстрее на ноги ваши рабочие вставать будут. И смертей меньше окажется.
Брагин молчал, продолжая не спеша расхаживать по кабинету. Бронзовая чернильница на столе вздрагивала от его шагов. Иверзнев, глядя ему в спину, негромко сказал:
– Здешний народ отзывается о вас хорошо. Говорят, что вы справедливы и понапрасну не мучаете людей. Большая редкость по нынешним местам, как я уже успел заметить.
– Экого комплимента получил, – без улыбки отозвался Брагин. – А ну как врут они, люди-то? Вы, Михаил Николаевич, здесь человек новый. Я вам рекомендую поменьше слушать моих разбойников. Они без вранья часу не живут, так что…
– Я сам видел, как вы приказали по прибытии этапа немедленно расковать всех женщин.
– Разумеется. У меня бабы в кандалах не ходят.
– На других заводах не так. И мужики говорят, что в заводе тоже работают без ручных кандалов. Хотя правила предписывают…
– Те, кто писал эти правила, работы нашей не знают, – невозмутимо пояснил Брагин. – Некоторые вещи исполнять в кандалах попросту невозможно. А расковывать этих чертей с утра и заковывать их обратно вечером – никакого времени не хватит. Так что, сами видите, всё имеет свой резон.
– Ревизоров не боитесь? – с интересом спросил Михаил. Брагин только усмехнулся.
– Что ж, Михаил Николаевич… Коль вам нечем более себя занять – прошу в лазарет. Но предупреждаю – это не московская больница. Действительно – грязно, вонюче и вшиво.
– Сделаем лучше.
– Мда?.. Ну, бог в помощь. Денег, однако, не дам. Я не вор и прибылей по карманам не прячу. Но и отдавать их на пустяки тоже не намерен. У меня своё начальство, всё хозяйство подотчётное и…
– Никаких денег и не надо. Нужно только, если не пожалеете, несколько баб – отмыть лазарет хорошенько и в дальнейшем поддерживать чистоту. Всё остальное я налажу сам. Я хотел вас попросить, если возможно, ещё об одном одолжении. От моей квартиры до завода идти довольно долго… нельзя ли мне при лазарете какую-нибудь комнатёнку занять? Я неприхотлив, мне много места не надо. Просто чтобы не тратить время на ненужную беготню по утрам и вечерам.
– Да чем же вам отец Порфирий не угодил?! – непритворно изумился Брагин. – Уж, казалось бы, так рад был, что учёный человек из столицы у него поселился! Матушка его в восторге, поповны – те и вовсе… Ведь в экий цветник вы попали, Михаил Николаевич! Шесть девиц – и все на выданье! Даже весьма на выданье…
Брагин говорил абсолютно серьёзно, но в его тёмных глазах скакали весёлые искорки. Михаил улыбнулся в ответ – слегка смущённо.
– Я это тоже успел заметить. По-моему, я только шуму лишнего наделал в почтенном семействе, а я… мне… Удобнее было бы просто находиться постоянно при лазарете. Вот и всё.
– Ну, как знаете. Место найдётся. Однако странный вы молодой человек… – Тёмные глаза испытующе взглянули на Иверзнева из-под тяжёлых век. Тот посмотрел в ответ спокойно и прямо, чуть улыбнулся. Брагин, в очередной раз пожав плечами, вернулся за свой стол, сел (дубовый стул сердито скрипнул) и положил на зелёное сукно огромные руки со сбитыми костяшками пальцев.
– Ну что же… воля ваша. Квартиру вам подготовят быстро. Сможете хоть завтра переехать. Прежних фельдшеров, однако, оставьте. Они, конечно, выпивохи, но в здешнем народце поболе вашего разбираются. Думается, полезны будут.
– Как вам угодно. Я и не собирался никого гнать.
– Скажите, Михаил Николаевич… Вы ведь с отличием курс должны были окончить?
– Должен был, – с едва заметной иронией в голосе ответил Михаил.
– В таком случае и я хотел бы просить у вас одолжения.
– Разумеется, всё, что смогу.
– У меня, видите ли, дети… Дочь в Иркутске в пансионе обучается, а Алёша здесь, при мне… И не могу никуда его отправить, поскольку болен сынок мой. Летом-то, слава богу, ничего, а как к зиме дело – просто с ног валится! Обмороки какие-то, голова кружится… Показывал докторам в Иркутске, говорят – болезнь сердца. А Алёшке всего-то десять лет! Я в эти годы не знал, где оно, это сердце, и находится в организме! Началось у него, однако, недавно, три года назад… После смерти супруги моей. Очень он мать любил… – Брагин говорил медленно, словно с трудом выбирая слова. Его лоб перерезала глубокая складка. – Так вот я хотел бы попросить вас, господин Иверзнев, – не изволите ли вы Алёшку осмотреть?
– Конечно, я готов, всей душой… – слегка растерянно сказал Михаил. – Но, боюсь, у меня мало опыта… Тем более что врачи из Иркутска уже видели вашего сына. Впрочем, я, конечно, выполню вашу просьбу. И если смогу чем-то помочь…
– Идёмте, – не дослушав, отрывисто сказал Брагин, и оба встали. Покинув кабинет, прошли через большие тёплые сени, устланные половиками. Возле дальней двери им навстречу легко поднялся невысокий, но очень стройный и ладно сложенный кавказец с узким, замкнутым лицом. На нём был пыльный и рваный бешмет, перетянутый красным кушаком, из-за которого торчал огромный кинжал. За спиной кавказца, на пестрядевом половике, лежало разобранное ружьё. При виде Брагина он коротко поклонился, а на Михаила уставился недоверчивым угрюмым взглядом.
– Сиди, Хасбулат, это доктор к Алёшке, – бросил на ходу начальник завода, и кавказец снова бесшумно опустился на пол. Михаил, проходя мимо него, с изумлением кинул взгляд на оружейные части, но ни о чём не решился спросить.
Комната брагинского сына была маленькой: свеча в медном шандале освещала её почти целиком. Войдя внутрь вслед за Брагиным, Иверзнев увидел у окна некрашеный стол с шахматной доской, там же – сваленных в кучу солдатиков, в углу – старую лошадку-качалку. На полке стояли книги. Несколько из них, раскрытые, валялись на столе рядом с шахматами. На стене висел портрет молодой женщины. Изразцовая печь в углу источала ровное тепло. Большая кровать была расстелена, и в постели под пуховым стёганым одеялом сидел мальчик лет десяти. Он удивлённо посмотрел на гостя.
Алёша Брагин ни капли не был похож на отца. С бледного до синевы, тонкого, болезненного личика смотрели огромные, прозрачные серые глаза. Взгляд мальчика был внимательным, умным и грустным – как у взрослого, много видевшего человека. Рядом с ним на одеяле лежала раскрытая книга. Михаил машинально пригляделся: это была карамзинская «История государства Российского».
– Алёша, поздоровайся, – ласково сказал Брагин, подводя Михаила к кровати сына. – Это наш новый доктор заводской, Михаил Николаевич Иверзнев. Он сейчас тебя посмотрит.
– Здравствуйте, господин доктор, – вежливо сказал мальчик. – Право, вам не стоило беспокоить себя.
