– Ну, помощь по первости была, сестра деньги слала… Да, признаться, я и голода не замечал почти… Семнадцать лет, руки-ноги целы, здоровье лошадиное! От папеньки избавился, в университет поступил, а там ещё и книг полная библиотека… О чём ещё мечтать было? Да и много нас там было таких… До сих пор помню, как с голодухи в купеческих садах незрелые яблоки воровали и наедались до поно… До желудочных колик. А как стали уроки появляться, да переводы изредка, так я и от сестриных денег отказался. Всё же неловко было, что меня, жеребца здорового, чужой человек содержит. – Андрей жёстко, недобро усмехнулся. – После этого-то папенька меня и проклял. Когда узнал, что я уроки даю в столице. Крепостных у него было четверо и земли – курице дважды шагнуть, а гонору дворянского столько, что в неделю не объехать! Говорят, что месяц ездил по всем соседям и кричал, что сына, который учит арифметике купеческих остолопов, у него, столбового дворянина Сметова, нет и быть не может! Кричал-кричал… Докричался до родимчика. Впрочем, тут не столько мои уроки, сколько «ерофеич» ключницын виноват. Имение, однако, успел переписать на какого-то семиюродного племянника… Да, может, оно и к лучшему. Я всё равно бы никогда туда не вернулся.
– Я понимаю вас, Андрей Петрович, – медленно сказала Вера. Поймав недоверчивый взгляд студента, задумчиво улыбнулась. – Знаю, в наших кругах много рассуждают о родительской безграничной воле над детьми… Но, на мой взгляд, лучше бы эту волю хоть что-то сдерживало. К сожалению, очень многие люди, получив беспредельную власть над кем-то: над детьми, над крестьянами, над подчинёнными – теряют человеческий облик.
Андрей долго, изумлённо смотрел на неё. Княгиня вопросительно улыбнулась ему. Он с запинкой выговорил:
– Право, Вера Николаевна… Я думал, такие крамольные мысли у меня одного имеются.
– Как видите, нет. А с Мишей вы по университету знакомы?
– Да… Хотя он уже кончал курс, а я только начинал. Впрочем, в нашей компании все были разномастны. И медики попадались, и философы… Военные даже были! А встречались мы, как правило, в вашем доме. Мне всё знакомо тут. Под этой самой лампой и ругались, как жизнь в России-матушке наладить. Вот и наладили… Видит бог, я никогда смертными грехами не баловался, но одного человека убил бы с удовольствием! Ничего бы не случилось, если бы все, кто был под следствием, вели себя так, как ваш брат!
– Как, и вы тоже?!.
– А как же. Почти месяц в крепости просидел! – мрачно буркнул Андрей. – И ещё восьмерых наших тогда взяли! И, признаться, все молодцы были… Один иуда нашёлся, Федька Семирский… И кто бы подумать мог! Ведь громче всех на собраниях про крестьянское счастье орал и про нашу святую обязанность его устроить! А как до дела и до следствия дошло – сдал всех с потрохами на первом же допросе! И ведь врал ещё, что он из бедноты и сам землю пахал со своими крепостными! А выяснилось, что у него отец – генерал Семирский! Тот самый – помните восстание польское?.. Разумеется, папеньке тут же сообщили… Видать, его-то Федька и испугался! Тьфу, мерзавец, паскудное племя… Простите, Вера Николаевна! И вы, княжна…
Аннет, с горящими глазами глядевшая на гостя, только всплеснула руками.
– А вы сами, Андрей Петрович? – не вытерпев, вмешался Николай. – Неужто не боялись ничего? Ведь это… каторга!
– Ещё как боялся, – с кривой усмешкой ответил Андрей. – Трудно, знаете ли, не бояться, сидя в каменной коробке с крысами… Да, признаться, я и уверен был, что каторгой для всех нас кончится. И кончилось бы, если б не Михаил Николаевич. Он всё тогда взял на себя и никого из нас не оговорил. На очной ставке с Семирским всё подтвердил… Да там и отказаться нельзя было. В вашем доме все бумаги и нашли…
– А у вас ничего не было?
– Было, да не отыскали. У соседей лежало, – невесело усмехнулся Андрей. – Побились-побились с нами впустую да и выбросили. А Михаил Николаевич… Чёрт, какое свинство, несправедливость какая! И поделать ничего нельзя… Боже мой, Вера Николаевна, я последний болван, простите меня!
Последняя фраза была сказана после того, как Вера беззвучно расплакалась, уронив лицо в ладони. Тут же к ней бросилась Аннет, обняла, зашептала на ухо. Поднялся и Николай. Андрей, сконфуженно сопя, наблюдал за семейной сценой.
– Это вы меня простите, Андрей Петрович, – Вера поспешно вытерла глаза. – Я совсем распустилась, от малейшего пустяка в слёзы ударяюсь, как институтка… Поверьте, мне дорого каждое ваше слово. Я так мечтала познакомиться с кем-нибудь из друзей брата, ведь мы с ним были очень близки! Это просто счастье, что вы здесь и я могу с вами говорить о Мише! Пообещайте немедленно, что будете часто бывать у нас!
– Да-да, обещайте! – накинулись на Андрея с двух сторон Николай и Аннет. – Мы будем рады, будем ждать! Это так интересно – всё, что вы рассказываете! И маменька просто ожила рядом с вами!
Изрядно смущённый студент вынужден был дать обещание, и Аннет, сияя от радости, стиснула его широкую шершавую ладонь своими тонкими пальцами.
– Какой вы душка, Андрей Петрович, спасибо, спасибо!
Смуглое лицо студента залилось краской:
– Я, право, не заслуживаю, княжна…
– Просто Анна Станиславовна! – Аннет улыбнулась, блеснув зубами. – А как же вы с нашей Варей познакомились? Расскажите, смерть как интересно! А я вам пока свежего чайку налью! Вы любите коржики с маком? У нас их Федосья дивно делает, в самом лучшем трактире такого не найдёте… Ой, Колька, ты почти всё слопал?! Вот положенье, да когда успел-то?
– Это я от волнения… Я сейчас ещё принесу! – Николай унёсся на кухню.
– И в самом деле! – Вера спрятала платок, с улыбкой повернулась к гостю: – Как же вы с нашей Варенькой встретились?
– Так ведь Варвара Трофимовна с батюшкой меня тогда и спасли! – усмехнулся Андрей. – Когда они в Москву приехали и поселились по соседству, я и познакомиться не смог. Вечно носился по городу с уроками, дома бывал лишь к ночи. Видел, конечно, что какой-то старик с дочкой въехал, но разговоров меж нами не случалось. А в этот емельяновский дом народу разного понапихано, как сельдей в бочке, и перегородки между комнатами тонкие, в досточку… В моей комнате, прямо над печью, эти доски проломлены были, и дырка… В полвершка, не более! И вот, когда ко мне с обыском пришли… А я ведь и не ждал, и в мыслях не было! Счастье, что все списки с той несчастной рукописи у меня одним свёртком лежали. И вот – дворник ко мне стучится среди ночи, а с ним, слышу – и другие люди… Как я только сообразить сумел! Свёрток из стола выхватил, на печь взлетел, да к соседям его и протолкнул! Всё равно, думаю, терять нечего, коли выдадут – так, стало быть, судьба. Открываю, впускаю пристава, жандармов… Натурально, в комнате – обыск, меня – в участок!
– И не нашли ничего?! – восторженно прошептала Аннет.
– Разумеется, нет! Через месяц выпускают меня, возвращаюсь домой – и прямо на лестнице меня девица соседская останавливает: «Извольте зайти к нам, своё добро забрать!» Спасибо, говорю. А вы сами бумаги-то не смотрели? «Нет у нас с тятенькой такой привычки: в чужие вещи глядеть». Вхожу к ним – батюшки! Все стены в картинах! И большие, и маленькие, и маслом писанные, и акварель, и уголь… До ночи просидел, чай пил и любовался… Так и познакомились. Я после своих друзей к Трофиму Игнатьичу приводил, а у него всегда много студентов из художественного толклось, Варвара Трофимовна классы посещала… Мы ведь, Вера Николаевна, эту вчерашнюю выставку для того и задумали, чтобы Варя дальше учиться могла! Это ведь денег стоит, а…
