Мысли Веры прервал истошный крик Аннет.
– Маменька!!! Александрин нет у себя!!!
Началось столпотворение. Горничная и поднятая с постели кухарка обшарили все комнаты, добрались до чердака и доложили барыне, что старшей барышни нет нигде – ни живой, ни висящей в петле. Последнее несколько обнадёжило Веру, которая была уверена, что Александрин сотворила с собой нечто непоправимое. Разбуженный Сергей сначала ничего не понимал спросонья. Затем, увидев заплаканные лица сестры и мачехи, сел на постели, начал усиленно вспоминать – и наконец твёрдо сказал, что Александрин, уходя к себе, была абсолютно спокойна. Кинулись во флигель, растолкали дворника. Тот лишь мотал головой и клялся, что никого не видел, не слышал и ворот никому не отпирал, да в них и не стучал никто. Помчались во двор – и не нашли никаких следов. И немудрено: на улице бесилась такая метель, что в минуту замело бы отпечатки ног даже роты солдат. Однако Коля, пролетев к крошечной калитке, ведущей из сада в проулок, обнаружил её незапертой.
– Боже мой, но куда же она пошла?.. – сквозь слёзы спрашивала Вера. – Одна, в такую пургу… Домна, ради бога, проверь – все ли вещи на месте? Подожди, я пойду с тобой! Господи, ведь я так и знала… Я этого ждала… С самого начала можно было предположить…
В комнате Александрин было чисто и прибрано. Все вещи остались на своих местах: это установила Аннет, в мгновение ока перерывшая сверху донизу и шкаф, и шифоньер, и небольшой секретер. Вера не помогала ей: навалилось странное, тяжёлое оцепенение, мешавшее не только делать что-либо, но и просто думать. Она даже не удивилась, когда Николай молча подал ей сложенный листок голубой бумаги. Его нашли под кроватью: видимо, туда бумажку снесло сквозняком. Словно в тумане, Вера развернула записку и прочла вслух торопливые, написанные по-французски строки:
«Мадам Тоневицкая, если вы читаете эти строки, значит, я уже стою пред алтарём с самым дорогим для меня человеком. Не пытайтесь разыскивать меня, я уже замужняя женщина. Наконец-то вы избавились от несносной, капризной, ужасной Александрин, ваша пытка закончена. Вы были вынуждены принять меня в семью из чувства долга. Я благодарна вам за то, что мне не пришлось умереть с голоду. Но позволить вам разрушить моё счастье я не могу. Вам неприятен господин Казарин, и вы всеми силами старались разлучить меня с ним. Сама мысль о моём счастье претила вам. Вы решились даже на отвратительные выдумки, которые я была вынуждена выслушивать от вас сегодня утром. Но, к счастью, я не настолько глупа, чтобы поверить вам. Алексей Порфирьевич любит меня, и я люблю его, и с этого часа мы вместе до самой смерти. Вы никогда не понимали меня и не испытывали ко мне ничего, кроме раздражения. Никому в вашей семье я не была дорога и всем только мешала: мне ежеминутно давали понять это. Полагаю, вы недолго будете горевать обо мне. А я буду счастлива рядом с любимым супругом, который обожает меня. Прощайте. Теперь уже не ваша Александрин».
– Боже, какая глупость… – медленно выговорила Вера, опуская руку с листком и глядя в растерянные, испуганные лица вокруг. – Какую невероятную глупость она сделала… Как он заморочил ей голову… Боже, что же теперь делать?!
– Боюсь, маменька, что делать что-то уже поздно, – негромким, злым голосом сказал Сергей. – И семья наша уже опозорена этой неблагодарной тварью. Чёр-р-рт, всего можно было ожидать от «уже не нашей Александрин», но такого!..
– Боже, но что же с ней будет?! – прошептала Вера, из последних сил удерживаясь от того, чтобы не разрыдаться на глазах у детей. – Бедная девочка… Глупышка… Он наговорил ей с три короба, дал все возможные клятвы… И она поверила… И всё это было нынче днём, почти у меня на глазах! Господи, как я могла оставить их наедине?! Надо найти её, вернуть любой ценой…
– Вернуть её теперь можно, полагаю, только одним способом: сделав вдовой, – хмуро заявил Сергей. – Я готов вызвать господина Казарина и с удовольствием его застрелить.
– Перестаньте, Серж!!! – взорвалась Вера. – До ёрничанья ли теперь! Боже, как я могла допустить… За пять лет мы так и не стали с ней близки… Девочка видела во мне лишь врага… И, верно, поэтому…
Голос её потонул в дружных, гневных воплях молодых Тоневицких.
– Маменька, как вы можете! – кричал Сергей. – Александрин испорчена насквозь, её характер ещё хуже моего! С ней никто и никогда не смог бы стать близким! Погодите, этот Казарин ещё будет предлагать вам немалые деньги, лишь бы вы приняли его жёнушку обратно!
– Маменька, Александрин всегда винила в своих бедах кого угодно, только не себя! – вторила ему Аннет. Её чёрные глаза метали яростные искры. – Кто и когда, скажите мне, давал ей понять, что она неугодна в нашей семье?! Вы носились с ней больше, чем со всеми нами, вместе взятыми! Вы не спали ночей, когда она была больна! Вы требовали и от нас жалеть её – несчастную сироту! Я выучилась наконец спокойно переносить её бесконечные истерики! А в ответ?!.
– Возможно, это и к лучшему – то, что она сбежала с этим аферистом! – обиженно заявил Николай. – Подумайте только – все кругом виноваты, все её не любили, не понимали! А сама-то она хоть кого-нибудь любила, кроме своей трепетной особы? Лицемерная кривляка!
– Браво, Колька! – поддержал его старший брат. – Наконец-то слышу от тебя здравое суждение! Маменька, эта мерзавка не стоит ни единой вашей слезы, не плачьте!
– Серж, Аннет, замолчите, вы глупы, – устало сказала Вера, бросая письмо Александрин на стол. Ей удалось наконец взять себя в руки, и глаза, которые она подняла на детей, были уже сухими. – Сейчас я возьму Домну и поеду на Воздвиженку – ведь там, кажется, живёт Казарин? Постараюсь найти его… Или узнать хоть что-то…
– Я поеду с вами, маменька! – сразу же вызвался Сергей.
Вера остановила его нетерпеливым жестом:
– Серёжа, для чего вы мне там? Останьтесь лучше с братом и сестрой, мало ли что может произойти? Вдруг Александрин одумается, вернётся? Должен же оставаться дома кто-то взрослый…
– …чтобы придушить эту поганку, если она осмелится ступить на порог, – согласился Сергей, и у Веры уже не нашлось сил, чтобы одёрнуть его. Безнадёжно махнув рукой, она пошла к дверям. С порога обернувшись, попросила:
– Аннет, прошу вас ещё раз пересмотреть вещи Александрин. Особенно бумаги, если таковые найдутся. Теперь уж не до нравственности… Возможно, у неё остались записки от этого господина, это может пролить свет… Впрочем, какая теперь разница…
– Не беспокойтесь, маменька, я всё сделаю, – Аннет метнулась обратно в комнату кузины. Братья устремились за ней.
Связка бумаг нашлась в дальнем углу секретера, перевязанная линялой розовой лентой. Аннет, распотрошив её и строго велев братьям отойти подальше («Это личная переписка, незачем смотреть на неё нам всем!»), быстро проглядела бумаги. Это были несколько писем от институтских подруг, переписанные от руки ноты модных романсов, узоры для вышивок, альбом с поблёкшими виньетками на обложке, исписанный стихами и пожеланиями, и потрёпанный сонник мадам Матиссо без начала и конца. Аннет отложила это всё в сторону и взяла в руки распечатанный конверт, лежавший в самом низу. Поднесла его к свече – и тут же удивлённо воскликнула:
