Стоило Ефиму подумать о луне – и ущербный, словно ухмыляющийся лик выбрался из-за гор и медленно поплыл по тёмному небу. И лес, и край поля со стоящим на нём домиком залились мертвенно-голубым светом. Ефим с тревогой посмотрел на атамана.
– Никого здесь нет, – тот словно прочёл его мысли. – Деревня в четырёх верстах только. Здесь, в этом дому, один знакомец мой с семейством.
– Чего же сторожимся тогда? – не вытерпел Ефим. – Полночь скоро, а всё сидим!
– Пущай уснут, – медленно выговорил Берёза, не сводя взгляда с луны. И снова Ефима царапнуло что-то. «Ждёт, чтоб уснули? На что ему? Будить, беспокоить попусту…» Но расспрашивать он не рискнул.
Через час Берёза поднялся на ноги.
– А вот теперь и можно. Ступай за мной. И смотри… – он вдруг остановился и повернулся к Ефиму так резко, что парень чудом не налетел на него. – Мы товарищи. Я тебе атаман, а ты – мой ватажник. Стало быть, слово моё исполняй и не спорь, – как на Волге положено. Ясно ли?
– Знамо дело, – пожал плечами Ефим.
– Ну, тогда с богом.
Они вышли из подлеска. Быстро пересекли открытое место, подобрались к высокому, в человеческий рост, забору – и сразу же окрестности огласились заливистым собачьим брёхом. Судя по тому, как дрожали колья забора, на которые изнутри бросался кобель, псина была огромная и злющая.
– Кликни хозяина-то, пусть отзовёт! – прошептал Ефим.
Но Берёза, не взглянув на него, ухватился за колья и, по-молодому ловко подтянувшись, уселся на заборе. Кобель зашёлся бешеным лаем и кинулся на забор так, что тот затрясся.
– Ну, разошёлся… – послышалось ворчание, и Берёза спрыгнул вниз. Больше Ефим ничего не видел. Бешеный рык собаки – короткий удар – захлёбывающийся визг, поскуливание… И тишина. Затем из-за забора послышался шёпот:
– Долго тебя дожидаться?
Ефим взвился на забор.
Первое, что он увидел, спрыгнув вниз, – неподвижно лежавшего кобеля с длинными мосластыми лапами и оскаленной пастью. Из груди пса торчала деревянная рукоятка атаманова ножа.
– Когда на тебя вот такая зверина бросается – перво-наперво кулак ей в пасть суй, – как ни в чём не бывало, пояснил Берёза, нагибаясь и выдёргивая нож. Обтерев лезвие о шерсть собаки, он сунул его за пояс и продолжил: – Когда ей кулак сунешь да за язык схватишь – она уже ничего не может. Тут уж иль души, иль режь, что сподручней. Теперь идём, да помни – слушайся меня.
Ефим молча смотрел на мёртвого кобеля. По спине бежали мурашки. Он уже ничего не понимал. Убивать собаку того, кто тебе товарищ и в чьём доме ты собрался ночевать?.. Он готов был, нарушив данное слово, задать вопрос, но Берёза уже скрылся в тени у дома, и Ефим побежал за ним.
Дверь была заперта. Какое-то время они ждали у крыльца. Внутри дома сначала ничего не было слышно. Затем послышался скрип половиц, сонные шаги. Сиплый голос проворчал:
– Серый… холера… На кого ты там, кабыздох?..
Берёза застыл как каменный: Ефиму видны были лишь белки глаз, мутно блестящие в лунном свете. Сам он тоже замер, не шевелясь. Наконец дверь медленно приоткрылась.
– Серый! Где ты, проклятый? Серый! Сер…
Берёза метнулся вперёд, словно отпущенная пружина, – и через мгновение хозяин дома уже хрипел в могучих руках атамана.
– Вечер добрый, Трифон… Узнаёшь ли? – буднично спросил Берёза. – Уж прости, Серка твоего покончить пришлось. Злой кобелина, нечего сказать. Только против знающих людей – пустяк…
Трифон молча сипел, задрав к ночному небу всклокоченную бороду. Это был кряжистый и, видимо, тоже сильный мужик, но в объятиях Берёзы он не мог даже пошевелиться. Его босые ноги (видимо, слез с лавки или с печи) судорожно скребли доски крыльца.
– Ну, давай, в дом гостей зови, – так же мирно предложил Берёза и, мельком кивнув Ефиму, поволок хозяина в избу. Ефим, как заколдованный, тронулся следом.
Впотьмах не было видно ни зги. Но Берёза со своей ношей уверенно миновал сени, пнул тяжёлую дверь и шагнул в хату, слабо освещённую лучиной. Мгновение было тихо – а затем запищали дети, заголосили женщины… Со страху Ефиму показалось, что в хате полным-полно бабья. Однако, когда глаза немного привыкли к свету, он увидел, что женщина всего одна – простоволосая, в широкой рубашке. Она забилась в угол, прижимая к себе двоих отчаянно орущих детей. В другом углу скорчилась девчонка-подросток с младенцем на руках, которого она зачем-то выдернула из люльки: та ещё качалась. На печи кто-то по-стариковски надрывно кашлял. Застыв на пороге, Ефим недоумевающе смотрел на перепуганные лица.
– Ну, что ж… Ночь короткая, а времени мало. – Берёза, одной рукой продолжая удерживать Трифона, другой очень ловко добыл из-за пояса нож. Между делом почти сочувственно спросил: – Ты что ж, Тришка, всамделе думал, что я к тебе боле не загляну? Спокойно жить думал? Опосля того, как меня и трёх моих ребят солдатам сдал? Говорил я тебе – вернусь? Говорил, что ты мне все долги выплатишь? Вот он я, здесь. Слово держу. А ребята уж не вернутся. На Зерентуе сгинули. В рудниках. А всё из-за тебя, паскудина.
Он объяснял всё это спокойно и неторопливо, словно беседуя со старым другом, но Трифон всё сильней хрипел и бился в его руках. Было видно, что даже Берёзе уже тяжело удерживать его, и атаман повернулся к Ефиму:
– Пора дело заканчивать. Режь бабу и деда на печи, а опосля и отродье решим.
В первый миг Ефиму показалось, что он ослышался. Не веря своим ушам, парень решился переспросить:
– Что делать-то?..
– Оглох? Бабу вон кончай! Да живо, тут дела ещё много…
Ефима словно обдало колодезной водой. В голове стало пусто и холодно. И – словно оборвался, пропал куда-то саднящий ком под сердцем, не дающий покоя все эти дни. И свой голос, хриплый и тяжёлый, Ефим услышал словно со стороны:
– Ополоумел ты? Ещё чего!
– Парень, ты что? – Берёза взглянул на него в упор. – Я ведь этого кабана тоже долго держать не смогу! Делай дело, говорят тебе!
– Я на такие дела слова не давал.
– Чего-чего?.. – недоверчиво переспросил Берёза. – Не ты ли божился, что теперь ватажник мой? И что любого моего слова послушаешься?
– На такое не согласен, – глухо сказал Ефим, избегая смотреть на сжавшуюся в углу женщину. – Баб-детей резать – не по-божески.
– Да ну?! – ухмыльнулся Берёза. – Никак, Бога вспомнил? И давно ли ты святой стал? Кровь-то вроде пробовал? Или брехали про тебя, что ты в своей деревне двоих за́раз уходил?
– Не брехали. Пробовал. Только тебя то не касаемо, – сквозь зубы сказал Ефим. – У тебя с этим Трифоном расчёты – вот и разберись сам как знаешь. А я тебе тут не товарищ. Загодя упреждать надо было. Кабы я знал – я б с тобой и не пошёл никуда. Баб с мелюзгой резать – тьфу…
– Эх ты, вата-ажник… – почти без зла, с неприкрытой издёвкой свистнул Берёза. – Гусей тебе на болоте пасти, а не на стругах с молодцами ходить… Лапоть! Ну и леший с тобой, сам всё сделаю. Отойди.
