Я смотрела эти одинаковые комедии и думала, почему так устроено, что добрые фильмы и книги забываются на следующий день, а «Лотерея», казалось, останется со мной навсегда. А ведь я и так постоянно думаю о смерти. Даже когда думаю о чем-то еще.
Яна с Анечкой расспрашивали меня про школу и про Москву. Я рассказывала про свою суперкрутую лингвистическую гимназию, разумеется, умалчивая о том, что каждый день там был пыткой и что меня, скорее всего, отчислят за пропуски.
Я сказала им, что приехала на лето к бабушке, потому что ей одиноко и нездоровится. Эта ложь так легко слетела с языка, что стыд потек по венам. Я нервничала, что кто-нибудь меня уличит, но не могла же я сказать, что меня постоянно колотят панические атаки, что без дитимина я не сплю и не выхожу из дома, что я разучилась есть, что не выдержу и десяти минут в толпе – будь то кинотеатр или маленькая очередь в магазине, – что боюсь лифта и любого транспорта и что на самом деле это бабушка заботится обо мне, а не наоборот. Как вообще можно такое произнести вслух?
Маме и бабушке тоже не обязательно знать, что в книжном клубе мы обсуждаем рассказы о смерти. Я сказала, что мы читаем «Страну аистов».
– Что это за «Страна аистов»? – спросила мама. Когда она звонила, я забиралась на подоконник и наблюдала, как проглядывает из тумана башня-маяк.
Мама, хоть и выросла в Кёниге, мало что знала о его досоветском прошлом, что уж говорить о прусских легендах. В детстве она думала, что до прихода русских в Кёниге жили одни сплошные фашисты. И еще философ Кант, единственный мирный гражданин во всей Восточной Пруссии. Для нее Пруссия была просто страницей из учебника, фашистской крепостью, которую в сорок пятом героически сломили советские войска. В школе мама вызубрила точное количество танков и потерь для каждой из сторон и на этом успокоилась.
– Это такая волшебная страна где-то на Самбийском полуострове
[13], никто не знает где именно. Ее ограждает высокая стена, а за стеной живут мудрые аисты.
– Да уж, аистов там столько, что им давно пора основать свое государство! – усмехнулась мама.
– У них все как у людей – свои замки, города. Есть аисты-крестьяне, аисты-ремесленники, аисты-рыцари и аисты-магистры.
– И аисты-принцессы?
– Не знаю, об этом ничего не сказано. В общем, одному юноше все-таки удалось найти эту страну. Он влез на стену и крикнул: «Как же тут красиво!» – и остался в Стране аистов навсегда. Говорят, аисты его не отпустили, чтобы сохранить свою тайну.
– Ой, да наверняка он той же ночью перелез обратно и в ближайшем кабаке всем все разболтал.
– Ну мам!
– А что? Надо же легенде откуда-то взяться. У меня бы тоже язык чесался. Шутишь ли – аисты в костюмчиках!
Мы посмеялись, а потом мама зевнула и сказала:
– Ладно, малыш, пора спать. Папа уже на весь дом храпит, слышишь?
– Да уж.
– Я тебя люблю. Ты у меня молодец. Ничего не бойся, ладно?
16
Какое незатейливое слово – «спать». Как будто раз – и уснул. Я лежу на боку и слушаю, как сердце все быстрее стучит о матрас. А ведь я всю жизнь засыпала в один миг, дайте только глаза закрыть.
Организм противился сну, как будто и во сне было опасно. А стоило задремать, начинались кошмары. Кто-то пытался меня убить, а я не могла ни убежать, ни дать отпор. Я просто смотрела в глаза своему убийце и осознавала, что сейчас придется умереть. Но в последний момент, когда лезвие уже почти вонзалось мне в сердце или в шею, что-то выдергивало меня обратно в реальность.
Этот сон повторялся так часто, что я рассказала о нем маме, а мама – Бычкову, и Бычков назначил вместо картаксерола дитимин.
Тяжелый дитиминовый сон набрасывается внезапно и просто отключает сознание. Вырубает, как электрическое замыкание. А дальше начинается погружение на черное океанское дно, в глухую темноту, где нет никаких сновидений – ни страшных, ни приятных.
Первое мое погружение случилось в конце зимы, а наутро я чувствовала себя так, словно заработала кессонную болезнь. Я распахнула окно и сунула голову под струю морозного февральского ветра, чтобы он забрался в ухо и выдул оттуда всю эту плотную, как грозовые тучи, черноту. В тот день я подумала, что лучше вообще не спать, чем вот так.
Моя бессонница спровоцировала первую в нашей семье большую ссору. Отец редко обращал на нас внимание за столом, читал новости в телефоне или документы и не глядя забрасывал ужин в рот. Я наелась двумя вилками салата, но все еще ковыряла в тарелке, чтобы не расстраивать маму.
Отец всегда ел торопливо, задевая вилкой зубы – клац, клац, клац. Мы с мамой переглянулись – этот противный металлический звук нам обеим действовал на нервы.
– Юра, пожалуйста, не стучи вилкой по зубам. Вредно же для эмали, – напомнила мама.
– М-угу, – недовольно промычал отец, не отрываясь от телефона.
Следующие три-четыре раза вилка вошла в рот бесшумно, но потом отцу, видимо, надоело за собой следить, и ритмичное клацанье возобновилось. Мама слегка улыбнулась мне и прикрыла глаза – мол, простим его, он так много работает. Я дернула плечом и уставилась на остывшее рагу. Есть не хотелось совершенно.
– Если больше не хочешь, отдай папе, – сжалилась мама.
Я поднесла свою тарелку к отцовской и свалила ему рагу вперемешку с салатом. Он даже ухом не повел. Просто подцепил новый кусок и отправил в рот. Клац!
– Ой, чуть не забыла! – Мама потянулась к сумке, которая висела на спинке стула, и вынула пачку дитимина. – Вот. Утром и вечером после еды. И перед сном, если тяжело уснуть. А картаксерол надо выбросить.
Я покорно выдавила таблетку из пачки и запила водой.
Тут до отца дошел смысл маминых слов, он вскинул голову и пригвоздил меня свирепым взглядом.
– Это еще что? – рявкнул он, переключаясь на маму.
Я поперхнулась и кашлянула. Хотелось откашляться как следует, но я сдерживалась – мне всегда было стыдно, если случалось подавиться у отца на глазах. Это его ужасно злило: «Даже поесть нормально не можешь!»
Мама легонько похлопала меня по спине и спокойно ответила отцу:
– Нам прописали новое лекарство, потому что у Саши начались проблемы со сном.
– Ах, проблемы со сном? – зарычал отец. – Да что ты говоришь! Так я тебе расскажу, почему у нее проблемы со сном. Потому что ты ее закармливаешь всякой херней! Конечно, у нее проблемы со сном! Дала бы валерьянку, как я сказал, и ничего бы сейчас не было!
Он кричал, а его кустистые брови ходили ходуном по лбу.
– Юра, успокойся, – ледяным тоном сказала мама. – Ты же не врач. Я даю ей только то, что прописал врач.
