Поначалу он походил на куклу, выполнявшую указания кукловода: целовала Немира – целовал Войтех, обнимала Немира – обнимал Войтех, распалялась девица – горел от страсти мужчина. А затем ведомой стала она.
Его дыхание отдавалось у нее в легких… Его утробный рык отзывался ее стоном… Неутомимые ладони, пальцы блуждали, мяли, гладили нежное тело.
Так странно… так волнительно… так страшно…
Но это ведь Войтех!
Ее Войтех… пускай лишь сегодня, пускай лишь сейчас…
Это ведь Войтех… если только не глядеть в немигающие глаза, бездонные, как вечность, темные, как Навье… Одна встреча с этим чужим, незнакомым взглядом – и хотелось очертя голову бежать прочь…
Но Немира просто сомкнула веки…
Его губы были ненасытными, как тогда, у озера… И Немира узнавала Войтеха в поцелуях.
Его руки были требовательными, как тогда, у озера… И Немира узнавала Войтеха в объятиях.
Истома кружила по телу от жадных прикосновений сильных рук, пульсировала в животе… И Немира, бесконечно счастливая, отдавалась ласкам, тягуче-нежным, мучительно-сладким…
Девичье тело дрожало, но уже вовсе не от холода и не от страха… Пламя внутри него разрасталось все сильнее, требуя большего. И наконец Немира достигла первобытного наслаждения вместе с болью…
* * *
В комнате не было ни единого оконца (лишь лучина, пропитанная каким-то сложным составом, до сих пор заливала светом земляную комнату), но отчего-то Немира была уверена: рассвет наступил.
Внезапно испугалась, прислушалась… Дыхание ведьмаря было размеренным и сильным. От сердца отлегло. Пятна крови на повязке подсохли и побурели – стало быть, рана заживала.
Сладкое потягивание отозвалось ноющей болью внизу живота, но это лишь вызвало улыбку: Войтех жив!
Девица тихонько, опасаясь потревожить сон лю́бого, покинула тюфяк. Наспех омылась прохладной водой, закуталась в расшитое платье, оставленное заботливыми руками болотных женщин, и заглянула в медное зеркальце, найденное у вороха одежи. Из гладкой поверхности на нее смотрела все та же девица. Только глаза… взгляд серых глаз стал другим.
– Ты ведь ведала, что я не различаю яви.
– И давно ты не спишь? – вздрогнула Немира – по горделивым плечам разметались длинные темные волосы.
– Ведала. И все равно пошла на это, – Войтех сел слишком резко, но даже не поморщился. Неужто рана совсем зажила?
– Лучше было оставить тебя главным блюдом на пиру болотных князьков? – сузила серые очи девица, чувствуя, как внутри нее разрастается негодование. – Мог бы и поблагодарить.
– Спасибо… что спасла мне жизнь… – ведьмарь потер подбородок, всего на миг угрюмость на его лице сменилась чувством вины, – но этого нельзя было допускать.
– А может, просто тебе больше по нраву блудницы и престарелые бабы, нежели неопытные девицы?! – Немира обиженно поджала губы и отвернулась. Вот ведь благодарность!
– Нет, конечно, нет! В смысле… прости, Немира… Но ты же княжна…
– Вот именно! Стало быть, не ведьмарю перечить княжескому слову!
– Вот как? – изумленно изогнул бровь Войтех.
– Да! Так! А теперь я осмотрю твою рану.
Ведьмарь покорно лег.
– Будешь жить, – сделала вывод Немира. – А теперь собирайся – нам пора в путь.
– Куда?
– В Смедин, – твердо решила девица, заправляя под рубаху золотого орла, сжимавшего в когтях солнце.
Глава 21
Смединская княжна
В разгар дня спутники подобрались к Западной башне, самой высокой смотровой башне Смедина. На шестнадцать саженей возвышалась она в своем величии и неприступности, соседствуя лишь с огромными коваными вратами, что не один век просеивали поток желающих попасть в стольный град, да стеной. И не частокольной, как в каком-нибудь Кревине, а каменной, да такой широкой, что на ней без труда могли разминуться двое встречных дозорных, и такой длинной, что даже в четверти версты от града взгляд не мог уловить ее хвостов. Велик Смедин!
Немира с изумлением считала лучников, копьеносцев и мечников. Вот это охрана! А она-то мыслила, что нет места укрепленнее Луннинца.
– Эй! – резко остановился Войтех.
– Да? – рассеянно переспросила девица, остановившись на двадцатом воине.
– Прекрати пялиться, – ведьмарь потянул спутницу за локоть.
– Ай! Больно же!
– Отвернись. И ты немая, помнишь?
– Да что я делаю?
– Привлекаешь внимание.
– А разве возможно по-иному, в такой-то одеже?
Войтех придирчиво оглядел спутницу, потом посмотрел на себя:
– Смединцам не впервой встречать болотных людей.
– Тебе хорошо, на тебе нет этого пуда камней да дурацкой повязки на лице.
– Тсс, ты немая.
– Да помню я, помню! – девица в тысячный раз подула на алый лоскут, но тот почти не приподнялся.
– И моя жена, – напомнил придуманную легенду Войтех каким-то странным тоном. Девица сглотнула и тут же отогнала мысль, от которой сердце забилось чаще. Прошло три дня с ночи, когда Немира спасла Войтеха, но они болей не обсуждали случившееся. Он – ведьмарь, она – наследница смединского трона…
– И все ж куда проще было бы просто показать оберег, – голос все равно предательски хрипнул. – Нас бы сразу доставили к князю.
– Скорее бросили бы в темницу. А соглядатаи моментально бы донесли Гольшу. И все, что мы пережили, обратилось бы пустотой. Сейчас наша цель – добраться до чародея, только он в силах помочь и устроить встречу с твоим отцом.
– Добре, – сдалась девица.
– Немира, ты немая, – еще раз напомнил спутник и размашисто поспешил к воротам. Девица засеменила следом. Дважды чуть не упала.
Эх, надо было все-таки подрезать балахон снизу. Хоть бы шаг стал шире.
– Кто такие? Зачем пожаловали? – подозрительно сощурился охранитель.
Немира не видела, не слышала, но точно ведала, что все луки заряжены и направлены на двух путников.
– На рынок, – коротко ответил ведьмарь и указал на здоровенный заплечный мешок.
– На рынок, – повторил охранитель, не прекращая шарить глазами по путникам, особое внимание уделяя девице. Казалось, еще чуток – и он заметит спрятанный под балахоном лук, поймет, кто она… Шелковый лоскут вдруг почудился слишком слабой преградой для внимательного взгляда. Немира опустила голову и прижалась к «мужу». – Вот не пойму я вас, болотных баб. На кой вы за-ради этих немытых мужиков языки себе режете да лицо от света прячете? Ведь пригожая небось.
Девица невольно припомнила, как отчаянно сражались болотные мужи Гром и его братья, как оплакивали жен, как голубили детей…
