Одноглазый вышел из офиса мотеля подышать воздухом и теперь оглядывался по сторонам, стоя внутри подковы. Его глаза скользили по парковкам, дорожкам, уходящим к комнатам первого этажа, и лестнице, ведущей на второй этаж. Ленивая проверка. Все фонари в порядки. Стулья на лужайке выровнены. Все на месте, все спокойно. Номер 214 пуст. Номер 215 пуст.
«Они не вернутся», – подумал он.
Всё в порядке.
* * *
В международном аэропорту Лос-Анджелеса было полно народу, поэтому Ричеру и Чан пришлось проталкиваться через толпу, пока они не нашли спокойное место, откуда можно было позвонить. Мишель укрылась за колонной и набрала номер. И разбудила Уэствуда. Он явно любил поспать. Сначала она смутилась, затем начала извиняться и только после этого перешла к делу. Еще раз представилась и попросила о встрече – то, что прежде казалось им обоим незначительным, внезапно стало очень важным. Она сказала, что речь идет о двухстах смертях. И что она, как бывший агент ФБР, относится к этому очень серьезно. Чан рассказала, что с ней коллега-военный и что он также считает историю важной. И что Уэствуд получит право первой публикации.
Мишель выслушала адрес и повесила трубку.
– Кафе, – сказала она. – В Инглвуде.
– Это близко, – сказал Ричер. – Когда?
– Через тридцать минут.
– Значит, такси. Взять машину напрокат мы не успеем.
* * *
В двадцати милях к югу от Материнского Приюта мужчина в выглаженных джинсах и с тщательно уложенными волосами позвонил по обычному телефону. ААА, но не совсем. Их человек, Хэкетт, зафиксировал первый контакт. Звонок с сотового телефона на сотовый, продолжавшийся шесть минут, – разговор между Уэствудом, который предположительно находился у себя дома, учитывая время, и женщиной, назвавшейся Чан, из аэропорта, судя по фоновому шуму; прилетевшей с коллегой – она сказала, что он военный. Упоминались смерти и предстоящая встреча в кафе, в Инглвуде. Хэкетт намеревался ее отследить.
* * *
Очередь на такси оказалась длинной, но шла быстро, Инглвуд находился по другую сторону 405-го шоссе по отношению к аэропорту, так что они добрались до места раньше назначенного времени. Кафе было одним из многих заведений, расположенных на этой улице. Рядом с большинством из них стояли на тротуаре маленькие столики и доски с надписями мелом на итальянском.
Однако кафе, выбранное Уэствудом, оказалось самым обычным заведением без столиков на улице: старый линолеум и винил, успевшие потускнеть за десятилетия до бледного цвета хаки. Кафе было заполнено лишь на четверть, все сидели отдельно, читали газеты или смотрели в пустоту. И никто не походил на редактора научного журнала.
– Мы пришли слишком рано, – сказала Чан. – Он опоздает.
Они выбрали кабинку, уселись бок о бок за ламинированный стол на скамью, отделанную винилом, когда-то блестящим и красным, но ставшим цвета хаки, как и все остальное, заказали кофе – горячий и охлажденный. И стали ждать. В кафе царила тишина. Лишь шелестели страницы газет и звякали фарфоровые чашки о фарфоровые блюдца.
Пять минут.
Наконец появился Уэствуд. Он выглядел совсем не так, как предполагал Ричер, однако реальность редко соответствует нашим представлениям, как и всякое заранее составленное мнение. Уэствуд явно проводил много времени на открытом воздухе, а не сидел в четырех стенах, как лабораторная крыса, и был достаточно крепким – никаких тебе цыплячьих шей. Он походил на естествоиспытателя или путешественника. Седые короткие, но непослушные волосы и такая же бородка. Красное от солнца лицо и морщины вокруг глаз, лет сорок пять. Одежда из современных высокотехнологичных тканей с множеством «молний», но старая и мятая. На ногах туристические ботинки с крапчатыми шнурками, напоминающими миниатюрные веревки для альпинизма. На плече большая парусиновая сумка – такие носят почтальоны.
Он помедлил у двери, сразу заметил Чан, потому что она была единственной женщиной в кафе, уселся напротив и опустил сумку рядом с собой на скамью.
– Насколько я понимаю, – сказал журналист, положив руки на стол, – ваш коллега все еще отсутствует. Мистер Кивер, если я не ошибаюсь?
Чан кивнула.
– Наше расследование зашло в тупик, – сказала она. – Нам удалось отследить его до определенного места, но не более того.
– Вы обращались в полицию?
– Нет.
– Ну, тогда первый вопрос очевиден: почему?
– Его внесут в список пропавших людей. На данном этапе все и закончится. Он взрослый, прошло только три дня. Они примут наше заявление, однако не станут ничего предпринимать – попросту отложат его в сторону.
– Но двести смертей должны их заинтересовать.
– Мы ничего не можем доказать. Мы не знаем, кто, почему, когда или как.
– Иными словами, вы оплачиваете наш завтрак из-за того, что получите права на публикацию. Вы сможете купить все завтраки.
– Но пока завтрак стоит больше, чем права на книгу. Пока права на книгу и пятьдесят центов позволят получить лишь чашку кофе.
– Вы ученый, – заговорил Ричер. – Вам следует применить научный подход.
– В каком смысле?
– Возможно, с точки зрения статистики. И лингвистики. Добавив немного социологии. А еще глубокое и врожденное понимание человеческой природы. Подумайте о числе двести. Отличное круглое число, но на самом деле это не так. Никто не станет говорить «двести» случайно. Люди скажут «сто» или «тысяча». Или «сотни» и «тысячи». «Двести» звучит особенно. Как истинное число. Возможно, округленное от ста восьмидесяти или ста девяноста, но мне представляется, что за ним кроется информация. И этого достаточно, чтобы я продолжал испытывать интерес. Например, если рассуждать как следователь.
Уэствуд промолчал.
– К тому же мы можем считать, что полицейские нас выслушали и не посчитали наше дело важным, – продолжал Ричер.
Журналист кивнул.
– И вы полагаете, что клиент мистера Кивера позвонил всем, начиная с Белого дома и до самого низа. В том числе и мне.
– С этого нам следует начать. С клиента. Нам необходимо его найти и выслушать его историю с самого начала, как сделал Кивер. Возможно, тогда мы сможем предсказать дальнейшие события.
– Я уже говорил вам, что мне звонят сотни людей.
– Сколько?
– Я вас понял.
– И вы все записываете. Вы сами нам рассказывали.
– Но без особых подробностей.
– Возможно, вместе мы сумеем в них разобраться.
– Вам нужно иметь хотя бы имя.
– Мне кажется, у нас есть имя.
Чан посмотрела на Ричера.
– Может быть, – сказал ей тот и обратился к Уэствуду: – Скорее всего, имя не настоящее, но мы можем с него начать. Вы говорили, что наступает момент, когда вы блокируете надоедливые вызовы. Когда ваше терпение заканчивается. Предположим, какого-то человека это не устроило, и он начал звонить, представляясь другим именем?
