Маччиони пожал плечами.
– В этом и состоит наш риск. Но вопрос в том, собираетесь ли вы просто ждать, когда Тирни решит расправиться с вами – и сделает это.
Вейманн медленно кивнул. Его собеседники предлагали дело, но ему по-прежнему было не по себе.
– Мы никогда напрямую не воевали с Тирни, и я не уверен, что готов к этому, – признался он.
– Мой друг Энтони смотрит на это иначе, – сказал Энцио.
Эйб присмотрелся к этому человеку получше. В течение всей встречи Энтони молчал, и Вейманн ни разу не обратился к нему; он и теперь-то взглянул на него всего лишь второй раз. И даже в этот момент, глядя прямо на друга Маччиони, он говорил так, будто его здесь не было.
– И что же? Какая у него история? – спросил Эйб.
– Энтони – тот человек, который несколько лет тому назад привел экипаж с двумя людьми Тирни, нанятыми, чтобы убить вас. Он должен был стоять на стреме, пока они орудовали в парикмахерской Анджело.
Случившееся тогда попало в криминальный фольклор. Человек должен был подать сигнал клаксона при приближении полисменов. Но на улице было так много припаркованных экипажей, что вознице пришлось остановиться слишком далеко, поэтому полицейского он заметил слишком поздно. Услышав два выстрела, полисмен бросился в парикмахерскую Анджело, где первым выстрелом был ранен телохранитель Вейманна Иван Маттей, который потом умер в больнице. Вторая пуля попала Эйбу в бедро, но он успел добраться до двери черного хода. Полисмен был вооружен лишь дубинкой. Убийцы поняли это, лишь когда тот вытащил ее – и был убит наповал двумя другими выстрелами. Наемные киллеры работали независимо, и когда о случившемся поползли слухи, проследить их связь с Тирни оказалось невозможно.
Вейманн внимательно посмотрел на Энтони.
– Полагаю, я странным образом должен быть благодарен тебе за свою жизнь. Но почему ты пришел сюда с мистером Маччиони и рассказал все это?
Энтони наклонил голову и провел пальцем по длинному шраму на шее.
– Потому что у меня с Майклом Тирни свои счеты. Через несколько дней он нанял человека перерезать мне глотку за мой промах. Меня бросили подыхать, но один прохожий перевязал рану и отвез меня в нью-йоркский лазарет. Тирни наверняка думает, что я помер: последние несколько лет я ушел на дно и живу у своего кузена в Филадельфии.
Эйб снова уставился на Энтони.
– И теперь, когда ты мне все рассказал, думаешь, я не закончу дело Тирни?
– Ничего я не думаю, – мрачно улыбнулся тот. – За то, чтобы я тебе все рассказал, мистер Маччиони заплатил мне двести долларов. Жене и детям этого хватит, чтобы не сдохнуть с голоду, на целый год, а это стоит моей тощей глотки.
Вейманн невольно расхохотался и повернулся к Энцио.
– А вы сказали ему, что придется поделиться со мною тем, что вы ему дали за визит сюда?
Маччиони протянул руку.
– Я просто сказал, чтобы он пришел и честно рассказал, как все было, – грустно улыбнулся он. – Возможно, он понял слишком буквально.
* * *
– Кое-кто хочет тебя видеть, – поприветствовала София Ардженти вошедшего мужа.
Джозеф сразу подумал о Финли или о Джоне Уэлане, но, войдя в гостиную, увидел молодого человека, сидящего на расстоянии в два стула от Орианы. По счастливым улыбкам их обоих стало ясно, что они друг другу не безразличны. Юноша быстро встал и протянул руку хозяину дома.
– Джеймс Дентон. Рад знакомству.
– Да, я тоже рад. – Джозеф почувствовал уверенное и энергичное пожатие, но по выражению лица гостя понял, что тот не уверен в том поводе для знакомства, который придумала София.
Она тоже протянула Джеймсу руку.
– Мистер Дентон учится вместе с Орианой в музыкальной академии. За последние несколько недель они подружились. Он интересуется, можно ли им время от времени репетировать вместе здесь.
– Понимаю. – Джозеф посмотрел на дочь и на молодого Джеймса, все еще не догадываясь, зачем им понадобилось его разрешение упражняться на фортепиано.
– Конечно, под присмотром, – добавила София, почуяв его сомнение.
Друзья, под присмотром? И тут вдруг до инспектора дошло. И как только он все понял, ему стало ясно, что он вовсе не хочет быть препятствием для дочери и ее однокашника. Но больше всего Ардженти растерялся от того, что его застали врасплох. Как же, лишь вчера Ориана была маленькой девочкой – и вот у дверей появился ее возможный ухажер!
Конечно, она красива, у нее такие же большие выразительные глаза, как и у Софии. Джозеф понимал, что его дочь привлекательна. Но она же еще совсем юная! Или просто все происходит слишком быстро для него и ему не хочется расставаться с мыслью, что она его маленькая девочка?
– Это будет не чаще раза в неделю, – сказала София.
– Понимаю. – Ее муж сел. Возможно, между Орианой и матерью состоялся разговор. По выражению их глаз он догадался, какого ответа они ждали. Может быть, ему станет легче, если он больше узнает об ухажере своей дочери? И полицейский обратился к Дентону:
– Ну что же, Джеймс, расскажете о себе?
* * *
Мрак в тюрьме Блэкуэл-Айленд не сильно отличался от Томбс. Тьма была настолько непроницаемой, что по ночам можно было увидеть, как из нее возникают призрачные силуэты, исчезающие в тот же миг, как только повернешься на койке и попытаешься разглядеть их.
Кромешную темень рассеивал только свет от одинокой газовой лампы в конце коридора. Но порой такое слабое мерцание не помогало, и в вибрирующем полумраке тоже возникали призрачные образы.
Мартин Симмс созерцал темноту и далекое мерцание газовой горелки в тюрьме Блэкуэл-Айленд уже почти год. У него как ни у кого был повод внимательно присматриваться к призрачным теням.
Нападение в Томбс случилось спустя всего неделю его пребывания там. И хотя его причиной был спор и последовавшая за ним драка, Симмс все еще не мог понять, было ли это устроено специально. У него не было никаких сомнений, что железный прут обязательно воткнулся бы ему в брюхо, не сбей он с ног своего противника и не огрей его по голове перед тем, как их растащили.
И Мартин не сомневался, что если это приказал сделать Тирни, то следующее нападение не заставит себя долго ждать. В доли секунды из темноты возникнет нож, чтобы вспороть ему кишки или перерезать глотку. Поэтому он с особой настороженностью следил за ночными тенями.
Но особенностью ночей в Блэкуэл-Айленд были голоса. В Томбс иногда слышалось, как заключенные стонут, поют или кричат по ночам, но это была понятная реакция тех, кого жизнь подвела к краю и кто сломался. В Блэкуэл-Айленд невменяемые и нормальные заключенные часто содержались вместе, от чего психика последних не выдерживала. После года причитаний и завываний в сочетании с недосыпанием от постоянного всматривания в темноту по ночам Мартин тоже оказался почти на краю.
