* * *
Едва приоткрылась задняя дверь ресторана, как рядом от стены отлетела пуля. Энцио быстро захлопнул дверь, пытаясь определить, с какого расстояния произведен выстрел: ярдов четырнадцать или пятнадцать?
Услышав удаляющиеся шаркающие шаги Килкенни, он отважился выглянуть еще раз, но тут же снова спрятался от выстрела. На этот раз пуля попала в верхнюю часть двери. Однако Маччиони было достаточно быстрого взгляда, чтобы разглядеть боковую аллею, тянущуюся от двери примерно на десять ярдов, и у него появилась идея. Если б только удалось добраться туда!
Он прислушался и снова услышал шаги ирландца, после чего решил выбежать, молясь, чтобы тот был достаточно далеко.
Энцио пробежал половину пути, когда послышался новый выстрел, и пуля просвистела совсем рядом с ним. Он пригнулся, увернулся, прижался спиной к стене и затаил дыхание.
Килкенни прицелился, чтобы выстрелить снова, но передумал. Важно было, чтобы он как можно дольше думал, что его противник находится на прежнем месте. Поэтому Маччиони взмахнул рукой, чтобы тот выстрелил, и быстро и неслышно побежал в конец короткой аллеи, на которой стоял ресторан, а потом со всех ног кинулся по длинной дорожке, тянувшейся параллельно этой аллее.
Энцио надеялся, что Дуги, думая, что тот все еще на аллее, повременит со стрельбой, и это позволит ему добежать до соседней дорожки. Потом, заняв правильную позицию, он заляжет, чтобы дождаться ирландца, как это было с Гедди Дойлом в Файв Пойнтс.
Аллея закончилась, и он увидел, что следующая дорожка поворачивает ярдах в шестидесяти от него. Когда сицилиец забежал за поворот, у него заболела грудь.
Килкенни видно не было – а впереди оставалось всего двадцать ярдов аллеи. Но Энцио знал, что пробежать это расстояние для него – огромный риск. Это было все равно что пройти по лезвию ножа. Если Дуги появится раньше, чем он добежит до конца аллеи, ирландец прикончит его сразу. Застрелить человека с расстояния в несколько ярдов – дело нетрудное. У него будет шанс, лишь если получится добежать до конца дорожки и скрыться из виду.
В шести футах от угла сицилиец увидел какую-то нишу с дверью. Хотелось бы, чтобы она была поближе, но и эта сойдет. Энцио бросился в сторону двери и скрылся в нише всего за четыре секунды до появления Килкенни.
Он затаился, когда Дуги присмотрелся к аллее. Заметил ли он его? Но Килкенни в основном глядел вдоль длинной дорожки, по которой только что бежал Маччиони, удивляясь, что он до сих пор не появился. Ирландец еще раз огляделся по сторонам и развернулся, чтобы убежать.
Энцио знал, что действовать надо мгновенно. Слишком большим было расстояние, разделяющее их с Дуги, и тот мог просто повернуться и выстрелить в него. Сицилиец метнулся к своему противнику, и тот, хоть и услышал движение сзади, повернуться уже не успел.
Маччиони схватил Килкенни за руку, в которой был пистолет, когда тот хотел развернуться. Другой рукой он замахнулся на ирландца стилетом, но тот заметил это и прикрылся рукой. Энцио отступил и глубоко вонзил лезвие ему в живот, развернул клинок и услышал, как Килкенни ахнул и обмяк. Потом Дуги попытался высвободить руку с пистолетом, возможно, думая, что это его последняя надежда.
При обычных обстоятельствах проблем с этим не было бы. Маччиони знал, что мог удерживать руку Килкенни крепко, но вдруг он с ужасом понял, что его собственная рука ранена, и почувствовал, как она теряет силу. И тут его противник со всей силой оттолкнул его.
Они сцепились в смертельной схватке, и дуло пистолета оказалось очень близко к Энцио. Он чувствовал дыхание Килкенни на своем лице. Спастись можно было, только быстро переложив стилет в здоровую руку и прикончив ирландца.
Ударив Дуги в живот, Маччиони почувствовал, что лезвие вошло лишь частично – из-за того, что тот остановил его другой рукой. Сицилиец выдернул нож и взмахнул им снова, попав в челюсть Килкенни, но в последнюю минуту тот вывернулся у него из рук.
Теперь пистолет был всего в двух дюймах от сицилийца. Он в последний раз попытался ударить противника ножом, и лезвие вонзилось в нежную кожу его горла, перерезав сонную артерию. Килкенни залился кровью. Глаза его расширились, зубы заскрипели, но он все равно из последних сил развернул дуло пистолета.
Маччиони знал, что надо было удержать его всего несколько секунд, однако силы стремительно оставляли его, и не было никакой уверенности, что он с этим справится.
Глава 33
Под конец дня адвокат Филипп Станден дождался, пока суета в его конторе затихнет, отпер ящик, торжественно достал оттуда письмо и положил его перед собой на обтянутый кожей стол. С тех пор, как он впервые прочел это письмо после смерти Джефферсона Вайнрайта пятнадцать дней тому назад, он перечитал его пять или шесть раз.
Неделю тому назад Филипп приехал в Ричмонд, чтобы зачитать завещание старшему сыну Вайнрайта Томасу, который унаследовал почти половину состояния отца, и назначил исполнителя. Солидная часть наследства предназначалась младшему сыну Ричарду и дочери Ребекке, если она будет найдена, с оговоркой: если выяснится, что она умерла, то ее часть будет распределена между его сыновьями.
Приблизительно десять процентов состояния умершего распределялись между другими его родственниками. Жена Джефферсона Матильда умерла девять лет тому назад от чахотки, заставив мужа заинтересоваться развитием «Ланетола». И Вайнрайт завещал пять процентов от общего состояния – приблизительно пятьдесят пять тысяч долларов – своему партнеру У.Г. Лангдейлу, основателю компании, которая начала разработку этого лекарства. Это вызвало удивление при зачитывании завещания. Большинство присутствующих, включая двух сыновей покойного, подумали, что он расстался с Уильямом Лангдейлом не по-доброму.
Запечатанное письмо с надписью «Не вскрывать до моей смерти» содержало некоторое объяснение такого решения. Станден многое узнал с тех пор, как четыре года тому назад произошло слияние фирм, но был не до конца в курсе того, что случилось с Уильямом Лангдейлом и его семьей. Письмо пылилось в столе Филиппа больше года, и его беспокоило, какое влияние оно окажет на акционеров компании «Оттмейр и Гленнинг». Но он знал, что по закону не должен откладывать его чтение более чем на тридцать дней после смерти Джефферсона.
Обстоятельства заставляли огласить это письмо как можно скорее. Прежде всего, Томас задавал после объявления завещания неудобные вопросы о том, что означают эти пятьдесят пять тысяч долларов: «Рассказывал ли вам отец что-нибудь о последних делах с Уильямом Лангдейлом, что мне следовало бы знать?» А теперь еще и записка, пришедшая с гонцом от какого-то инспектора Ардженти из нью-йоркской полиции, с сообщением о том, что они, кажется, нашли дочь Джефферсона Вайнрайта: «Попросите Томаса Вайнрайта немедленно связаться со мной в полицейском участке на Малберри-стрит. И еще я хотел бы обсудить с вами некоторые детали слияния компании “Оттмейр и Гленнинг”».
Адвокат размышлял, стоит ли телеграфировать Томасу Вайнрайту или лучше позвонить ему. Учитывая деликатность вопроса, несомненно, лучше было пообщаться с ним по телефону. Вайнрайты были одним из немногих семейств в Ричмонде, у которых был телефон, а сам Филипп все еще стоял на очереди на установку аппарата. Надев пальто и шляпу, он за несколько минут оказался в телефонной будке рядом с конторой «АТ&T».
