Ванья кивнула.
– Но он со мной не поедет. – Она повела рукой в сторону Себастиана, даже не удостоив его взгляда.
Торкель вздохнул.
– Да, не поедет.
* * *
– Я тебя не понимаю.
Торкель и Себастиан вошли в кабинет Торкеля.
– Ты в этом не одинок.
Себастиан прошел и сел на диван. Торкель уселся на край письменного стола.
– Ты борешься за то, чтобы вернуться, а когда тебя взяли, ты, похоже, изо всех сил стараешься, чтобы тебя снова выгнали.
– Неужели ты правда собираешься меня вышвырнуть из-за того, что я наступил кому-то на любимую мозоль?
– Дело не в этом. Уже не в этом.
– Я не мог знать, что Аннетт Виллэн убьют.
– Позволяя тебе продолжать участвовать в расследовании, я иду на большой риск. Ты связан со всеми четырьмя жертвами. Представляешь, как это выглядит для начальства.
– С каких пор тебя начали волновать такие вещи?
Торкель устало вздохнул.
– Они меня всегда волновали, потому что это дает моей команде свободу действий. Я знаю, что тебе на это наплевать. Ведь ты всегда поступаешь как тебе заблагорассудится. Но я тебя в последний раз предупреждаю. Возьми себя в руки.
Себастиан перебрал в голове все, что он делал, что говорил и как действовал с тех пор, как подключился к расследованию. Быстро пришел к выводу, что вел себя как обычно. Он говорил то, что думал, и не семенил на цыпочках в какой-то вечной благодарности. Но вылетать отсюда ему действительно не хотелось. Ему надо быть поблизости от Ваньи, но это не единственная причина. И теперь уже не главная. Если бы его несколько дней назад спросили, что могло бы уменьшить его интерес к Ванье, его зацикленность на ней, он бы ответил: ничто. Однако теперь произошедшее все больше занимало его мысли, заслоняя все остальное, даже Ванью. Из-за него убили четырех женщин.
– Я обязательно постараюсь, – сказал Себастиан, глядя на Торкеля с искренностью в глазах. – Я теперь не хочу отсюда уходить.
Торкель встал, подошел к приоткрытой двери и закрыл ее. Себастиан немного скептически наблюдал за коллегой, когда тот уселся в кресло напротив него. Что у него на уме?
– А что происходит с Билли? Он, похоже, пытается взобраться на пару ступенечек вверх, – сказал Себастиан в надежде, что сеанс терапии забудется, если он сместит фокус.
– Ты уходишь от темы.
– Да, хочу посмотреть, понимаешь ли ты намек.
– Я с удовольствием поговорю о Билли. В другой раз.
Торкель наклонился вперед и сцепил руки в замок, словно собираясь начать молиться. Плохой знак, Себастиан знал. Поза «весь во внимании».
– Себастиан, что произошло? Ты и раньше вел себя эгоистично, высокомерно и неприятно, но с тех пор, как мы снова встретились… Такое впечатление, что ты на ножах со всем и всеми.
Торкель замолчал. Вопрос повис в воздухе. Что произошло? Себастиан на секунду задумался над тем, что будет, если он действительно расскажет. О Лили. О Сабине. О счастье, какого он не переживал ни до, ни после. О волне, отобравшей у него все? Какой от этого может быть вред? Не исключено, что это даже создаст ему в группе чуть большее пространство для маневра. Торкель будет его жалеть, в этом он не сомневался. По-настоящему. Переживать так, как Себастиан не мог припомнить, чтобы кто-нибудь за него переживал с тех пор, как это случилось. Он, правда, не давал никому шанса, но тем не менее.
Ему мог быть полезен Торкель, истолковывающий все его поступки как реакцию на горе. Проявляющий к нему бóльшую снисходительность. Особенно если бы Себастиану удалось уговорить его ничего не рассказывать остальным. Если бы у них имелась общая тайна, нечто их связывающее.
Это его джокер.
Его бесплатный билет.
Он собирался приберечь его на случай крайней необходимости. Но какой-то ответ, он чувствовал, Торкелю дать надо. Просто встать, попросить его позаботиться о самом себе и уйти на этот раз нельзя. Он точно знал, что скажет. Будет честен.
– Я чувствую себя ответственным.
– За убийства.
Не вопрос, утверждение. Себастиан кивнул.
– В каком-то смысле я могу это понять, – подтвердил Торкель. – Но в их смерти ты не виноват.
Себастиан понимал это. Разумом. На уровне эмоций – другое дело. Говорить об этом было все-таки на удивление здорово. Наверное, он мог бы поговорить со Стефаном, но сомневался в том, что после случившегося может по-прежнему считать Стефана своим терапевтом. Себастиан звонил ему и оставил на автоответчике просьбу простить его. Стефан не перезвонил. Причем тогда Стефан еще не мог знать о том, что Аннетт убили. Если до него дойдет, что причиной послужило то, что она провела ночь с Себастианом, их отношения уже будет не восстановить. Вероятно, пришло время искать нового собеседника. В данный момент сойдет и Торкель.
– Знаешь, последняя, Аннетт. Я переспал с ней, чтобы разозлить своего терапевта.
– Вот как, а какие у тебя были мотивы, чтобы спать со всеми остальными?
Себастиан удивился вопросу и спокойному отношению Торкеля. Он ожидал осуждения. Возможно, мягкого – Себастиан ведь явно подавлен, – но все-таки осуждения. Моральный компас Торкеля был хорошо калиброван.
– Что ты имеешь в виду?
– Поправь меня, если я ошибаюсь, но ты ведь не занят поисками своей единственной. Все женщины были для тебя просто каким-то… развлечением. – Торкель откинулся на спинку кресла. – Ты злоупотребляешь ими. Женщины ведь тебя не волнуют. Ни до, ни после.
Себастиан даже не пытался возражать. Ничего нового он не услышал. Он сам, Стефан, женщины, полагавшие, что могут обрести нечто постоянное, все поставили ему диагноз уже несколько лет назад. Новым же и удивительным казалось ему то, как хорошо было разговаривать об этом с Торкелем.
По поводу первых трех, из прошлого, он испытывал угрызения совести, но существует предел того, как далеко назад можно прокручивать пленку, в насколько давних поступках можно раскаиваться. Но Аннетт. С ней дело обстояло иначе. Она задела его за живое.
– Она была так неуверена в себе. Аннетт. Так отчаянно нуждалась в поддержке. Было так легко…
– Тебя мучает совесть.
Опять не вопрос, утверждение.
Себастиану пришлось задуматься. Его очень давно не мучила совесть, поэтому он сомневался в том, как это ощущается.
– Вероятно.
– А если бы ее не убили, мучила бы?
– Нет.
– Тогда это не считается.
Сурово, но справедливо. Использовать, одержать верх – это для него ничего не значило. Но она умерла из-за того, что у него выдался плохой день. От этого было трудно отмахнуться.
