– Себастиан?
Себастиан вздрогнул и посмотрел на нее вопросительно.
– О чем ты думаешь?
Он действительно полностью погрузился. Опять. Туда же, куда и всегда. В мысли, которые, похоже, теперь занимали все его время. Это было почти незнакомое Себастиану чувство. Одержимость. Даже когда он бывал больше всего увлечен и успешен в работе, у него не возникало проблем с тем, чтобы отбросить нежелательные мысли. Если расследование начинало брать верх над его жизнью, он просто-напросто переставал думать о нем на несколько дней.
Занимался другим.
Вновь завладевал инициативой.
Себастиан Бергман был человеком, не уступавшим контроля. Ни за что и никому. Так, по крайней мере, было раньше.
Теперь он переменился.
Жизнь встряхнула его. Ударила по нему.
Не только один раз.
Дважды.
Три месяца назад, еще далеко не оправившись от катастрофы в Таиланде, произошедшей на второй день Рождества 2004 года, он поехал в Вестерос. Целью поездки была продажа родительского дома, и, очищая дом, он нашел несколько писем. Писем 1979 года, к его матери. От женщины, утверждавшей, что она ждет от него ребенка. Тогда он этих писем не получил, но тут сделал все, чтобы отследить отправителя. В Вестеросе как раз находились бывшие коллеги Себастиана из Государственного полицейского управления, расследовавшие жестокое убийство мальчика, и он навязался участвовать в расследовании, чтобы через доступные полиции регистры заполучить женщину.
Адрес.
Сведения.
Все это он раздобыл. Дверь на Стуршерсгатан, 12, ему открыла женщина. Это она. Анна Эрикссон. Он получил сведения. Да, у него есть дочь, но она никогда не узнает о том, что Себастиан – ее отец. У нее уже есть папа. Вальдемар Литнер. Вальдемар, знавший, что Ванья не его дочь.
Поэтому им нельзя встречаться. Себастиану и его дочери. Это разрушило бы слишком многое. Все. Для всех. Себастиану пришлось более или менее обещать никогда ее не разыскивать.
Проблема заключалась лишь в том, что они уже повстречались.
Даже более того.
Успели вместе поработать.
В Вестеросе. Он и Ванья Литнер. Следователь Государственной комиссии по расследованию убийств. Умная, талантливая, эффективная, сильная.
Его дочь.
У него есть дочь.
Опять.
С тех пор он более или менее преследовал ее. Зачем, он не мог толком объяснить даже самому себе. Он смотрел на нее и только. Никогда себя не обнаруживал. Что ему было говорить? Что он мог сказать?
Сейчас он посмотрел на Эллинор, доброжелательно спросившую, о чем он думает, и ответил то, что, наверное, меньше всего требовало продолжения, а именно:
– Ни о чем.
Эллинор кивнула, казалось, удовлетворившись ответом или, по крайней мере, тем, что ей удалось снова завладеть его вниманием. Себастиан потянулся за куском арбуза. Его он, пожалуй, все-таки способен проглотить.
– Над чем ты работаешь?
– Какое тебе до этого дело?
Невежливый ответ, откровенно недружелюбный, но лучше уж сразу расставить точки над i. Себастиану отнюдь не хотелось, чтобы и без того неприятный завтрак вылился в удобный случай узнать друг друга получше. Они уже достаточно знают друг о друге. Он о ней больше, чем она о нем. Ей известно, что его зовут Себастиан Бергман и что он психолог. От остальных личных вопросов он успешно уклонялся, с легкостью подменяя ответы проявлением интереса к ней.
– Ты сказал, что тебе надо работать, – продолжала Эллинор. – В середине июля большинство людей свободно, поэтому я и интересуюсь, чем ты занимаешься.
– Я составляю своего рода… отчет.
– О чем?
– Это… проверка. Для полицейской школы.
– Ты вроде бы говорил, что ты психолог?
– Так и есть, но иногда я сотрудничаю с полицией.
Она кивнула. Отпила глоток чая и потянулась за куском хлеба.
– Когда его надо закончить?
Вот пристала!
– Примерно через две недели.
Эти зеленые глаза. Она знает, что он лжет. Ему было все равно. Его нисколько не волновало, что она о нем думает, но он чувствовал себя крайне неловко за обычным завтраком, когда оба знают, что это лишь декорация. Химера. С него хватит. Он отодвинул стул.
– Я пошел.
– Я тебе позвоню.
– Конечно…
Дверь за Себастианом захлопнулась. Эллинор продолжала сидеть, прислушиваясь. Его шаги. Спускается по лестнице. Она усмехнулась про себя. Так она и знала, что этим кончится. Когда его шаги перестали быть слышны, она встала и пошла обратно в спальню. К окну. Если он перейдет улицу и пойдет налево, она сможет его увидеть. Но нет.
Эллинор опустилась на не застеленную двуспальную кровать. Легла на его сторону. Накрылась его простыней, прижалась носом к его подушке и глубоко вдохнула. Она задержала дыхание, словно пытаясь сохранить внутри его запах.
Сохранить его.
* * *
Ванья жила в доме на холме над гаванью Фрихамнен. Себастиан был почти уверен, что квартира у нее трехкомнатная. Ровно настолько, насколько возможно, если разглядываешь квартиру с пригорка метрах в ста от нее. Дом был светло-желтым, в функциональном стиле. Семь этажей. Ванья жила на четвертом. Насколько он мог видеть, в квартире никто не двигался. Возможно, она по-прежнему спит. Или уже на работе. То, что он в данный момент ее не видит, не имело для него особого значения. Он пошел сюда в основном потому, что не знал, куда ему направиться.
Несколько недель назад дело обстояло иначе.
Тогда он вбил себе в голову, что ему необходимо увидеть ее. Требуется увидеть ее. Видеть, что она делает. Он решил, что для хорошего обзора пригорка недостаточно. Поэтому он попытался взобраться на одно из больших лиственных деревьев, растущих в низине под пригорком. Первый метр прошел лучше, чем можно было ожидать. Он крепко ухватился за несколько веток повыше и двинулся дальше. Потом увидел возможность забраться еще выше, сумел, пошарив немного рукой, хорошо уцепиться и поднялся еще на несколько метров. Внезапно он почувствовал себя мальчишкой, пустившимся в приключение. Когда он в последний раз лазал по деревьям? Много, много лет назад. Но тогда у него получалось здорово.
Ловко.
Быстро.
Отец не поощрял этого, он всегда считал, что Себастиану следует решать более интеллектуальными задачи, развивать музыкальность, художественные и креативные таланты. Мать в основном волновалась за его одежду. Никому из них его лазание не нравилось, поэтому он лазал по деревьям часто. Как только мог. Сейчас он наслаждался ощущением, что вновь занимается чем-то авантюрным и запретным.
