– Об этом я не знала, – Эля покачала головой. – У тебя сохранились ее фото?
– Да, возьми-ка альбом – вон там, на полке…
Эля подошла к книжному шкафу и достала старинный семейный фотоальбом, потертый и распухший, полный пожелтевших фотографий.
Ирина раскрыла его и на первой же странице показала несколько черно-белых снимков – группа врачей в белых халатах и шапочках, свадебная фотография – молодой офицер и удивительно красивая девушка, тонкие черты, удлиненный разрез глаз, черные косы.
– Это твои прадед и прабабушка – родители бабушки Элины.
– Моя прабабушка была казашкой? – спросила Эля, рассматривая фотографию.
– Возможно, но наверняка сказать трудно, потому что она детдомовская. Никто из родни неизвестен.
– Ничего себе, – Эля совершенно растерялась. – Но почему мне никто не рассказал?
Ирина пожала плечами:
– У твоей мамы был пунктик на эту тему, она и из Казахстана уехала, чтоб обмануть судьбу.
– Не похоже на нее, – с сомнением произнесла Эля, – мама совсем не суеверна.
Ирина многозначительно качнула головой:
– Теперь-то она повзрослела! А в юности жаловалась мне, что ей все мерещилось, будто за ней наблюдает кто-то недобрый. Понятно, это у нее на нервной почве, после гибели мамы, она потому и в невропатологи подалась.
Внезапно она замолчала, опустив голову. Как будто призналась в чем-то постыдном. Эля почувствовала и эту неловкость, и отдаленный страх, забытый, притаившийся. Снова вернулась беспричинная тревожность, возникшая во время перелета. Предчувствие? Интуиция? Или наследственное, как у мамы в юности?
– Извини, сама не знаю, зачем я все это тебе рассказала, – виновато улыбнулась Ирина, нарушив затянувшееся молчание.
– Нет-нет, не извиняйся, – остановила ее Эля, – так мне и надо, совсем не интересовалась историей семьи. Можно я возьму альбом, полистаю?
– Конечно! – Ирина, улыбнулась. – И дело не в тебе, просто у нас в семье возникла негласная договоренность, мы стараемся не вспоминать о той трагедии, и твоя бабушка тоже очень мало говорила о своей маме.
– Затянувшаяся трагедия, – выдохнула Эля.
– Выходит…
Пожелав Ирине спокойной ночи, Эля ушла к себе. Ей не терпелось рассмотреть подробнее старые снимки.
Что ее удивило: ни тетка, ни мама не были похожи на бабушку и прабабушку – папины дочки. Зато сама Эля, подойдя к зеркалу, вдруг узнала в себе прабабку – только волосы у правнучки русые да кожа светлее, а так – практически одно лицо… И лицо это в зеркале потемнело, полыхнули глаза, зашевелились губы, будто там, по ту сторону бытия, поджидал Элю кто-то другой – ее погибшая прабабка силилась что-то сказать…
От неожиданности Эля отшатнулась от зеркала, пребольно ударившись спиной о стену. Встряхнула головой, приходя в себя, и, стараясь не смотреть в зеркало, вернулась на диван. Захлопнула альбом, на вытянутых руках отнесла на место – с глаз долой.
– Какая я все-таки впечатлительная, – пробормотала она, укладываясь спать. – Надо с этим бороться.
Чтобы перебить мысли о потусторонней прабабке, Эля решила почитать на сон грядущий. Она вспомнила о книгах на столике, прочитала надписи на корешках.
Особенно ее заинтересовала толстенная «Мифы и легенды Казахстана».
Открыв страницу с описанием албасты, прочитала:
В разных источниках албасты описывают как ужасную уродливую старуху с распущенными седыми или желтыми волосами и такими длинными грудями, что приходится забрасывать их за спину.
У некоторых албасты птичьи стопы, у других копыта, а сами ноги и ступни выворочены. Одноглазая, с горящим оком во лбу, и нос из камня или красной меди, на спине у нее нет плоти и видны внутренности. Руки ее с острыми когтями.
Существовали поверья, будто албасты может превращаться во что угодно. Она умеет принимать облик разных животных и предметов – например, телеги, копны сена, ели.
Самая злобная и вредоносная – черная (кара албасты), другая, попроще, – желтая (сары албасты), испускающая непереносимую вонь.
Албасты не только ужасна на вид, она еще и колдунья, у нее есть магическая книга, волшебный гребень и золотая монета, с помощью этих волшебных предметов албасты умеет насылать порчу, вызвать ночной кошмар, подчинить себе, превращаться в кого угодно. Обитает она вблизи рек или других водных источников и обычно является людям на берегу, расчесывая волшебным гребнем волосы.
В особенности она вредит роженицам и новорожденным. Если албасты наметила жертву, той не спастись. Демоница украдет ее сердце, утащит его и, достигнув реки, бросит украденное, и от такого страшного колдовства женщина сразу умрет. Только помощь сильного баксы – шамана способна разрушить злые козни албасты.
Не брезгует она и случайными путниками, застигнутыми в степи, албасты пьет кровь своих жертв. Человека убьет, а лошадь – никогда. Любит демоница лошадей, холит, лелеет, а по ночам ездит на них, заплетает им гривы.
Иногда вдруг проникается симпатией к какому-нибудь охотнику и, чтоб понравиться ему, посылает удачу, отводит глаза, а когда тот теряет бдительность, поит своим молоком и кормит мясом, которое отрезает от ребер, привораживая к себе навечно.
Но и человек может подчинить ее. Для этого нужно завладеть волосом албасты, украсть ее магическую книгу, гребень или монету.
Старики поговаривают, что бывает достаточно воткнуть в одежду албасты иглу, и она становится покорной и выполняет все приказания. Конечно, игла должна быть не обычная, а заговоренная шаманом.
Шаман, подчинивший албасты, может прогнать ее от роженицы, усмирить и заставить помогать по дому и по хозяйству, а если вынудить демоницу лечить тех, кого она заколдовала, то на этом можно нагреть руки и обогатиться. Правда, жадные и нечестивые дорого платили за свою алчность: стоило албасты вырваться, она жестоко мстила бывшему хозяину…
Глаза отчаянно слипались. Строчки поплыли. И хотя Эле очень хотелось читать дальше, никаких сил не было…
Книжка вывалилась у нее из рук.
Пугающие сны
Эля медленно, ступенька за ступенькой, спускалась вниз, в самую непроглядную тьму, прижималась к стене, ощущая кожей шероховатость древнего камня…
Существо сидело на дне склепа, словно плащом окутанное длинными седыми космами. Слабый мертвенный свет проникал сквозь дыру в куполе, отчего седые пряди светились будто сами по себе… бледные руки со скрюченными пальцами мерно поднимались и опускались левая держала спутанную прядь, правая запускала в нее гребень.
Эля застыла, пораженная. Дикий ужас сковал ее: ни пошевелиться, ни вздохнуть, ни убежать потихоньку, пока существо ее не видит, пока оно занято…
