Когда разговор перешел на его космические полеты, Байрон развеселился. Он вспомнил, что в течение нескольких недель перед запуском он боялся кашлянуть, боялся любой судороги или головной боли. Прежде чем начать бег или выполнять какие-то другие упражнения, он напоминал себе, что не должен переутомляться и что должен следить за каждым своим шагом. «Перед полетом астронавты ведут себя как Говард Хьюз, – сказал он, – и стремятся к уединению. И когда ты наконец пристегнут к сиденью, то начинаешь думать: “Вау! Я тренировался и готовился к этому целых пять лет. И теперь время пришло. Ну так вперед!”»
К сожалению, возможности полета людей в космос весьма ограниченны. «Из тысяч претендентов, которые подают заявки в НАСА каждые несколько лет, в отряд астронавтов попадают очень немногие, – сказал Байрон. – И даже из этих немногих к полетам допустят только избранных». Байрон верил, что в будущем НАСА сможет покупать билеты на космические рейсы на околоземную орбиту у коммерческих поставщиков, а деньги, выделенные на научные исследования, тратить на освоение космического пространства.
Питер мотнул головой. «Правительство никогда на это не пойдет, – возразил он. – В этом бизнесе слишком большие риски». Все трое начали обсуждать полет деда Эрика и те опасности, которым он подвергался, совершая перелет Сент-Луис – Чикаго. Во второй половине 1926-го, за год до трансатлантического перелета, Чарльз дважды чудом избежал смерти, когда двигатель его самолета глох и он был вынужден выпрыгивать с парашютом. Из сорока его коллег – пилотов авиапочты – 31 погиб в авиакатастрофах.
Как отметил Питер, о параллелях между полетом «Духа Сент-Луиса» и серией полетов «Аполлонов» заговорил именно Вернер фон Браун. Обе миссии имели общую цель – разбудить воображение общества и показать, что самые дерзкие мечты могут осуществляться. Фон Браун говорил: «Не думаю, что кто-то верил в то, что единственной целью Линдберга было просто долететь до Парижа. В программе “Аполлон” нашим Парижем была Луна». Если продолжить эту аналогию, теперь для Питера «Парижем» стал запуск в космос летательного аппарата, построенного частной компанией. Он сказал Эрику то же самое, что он говорил Рив: он вдохновлен полетом «Духа Сент-Луиса» и восхищен идеей приза Ортега. Его новый проект будет называться XPRIZE. Буква «X» будет заменена именем возможного благотворителя; кроме того, «X» – это римская цифра десять, а также имеет значение «экспериментальный». Приз $10 000 000 будет присужден неправительственной команде, которая сумеет построить ракету с экипажем из трех человек и пересечь на ней нижнюю границу космического пространства дважды в течение двух недель.
Эрик слушал, как Питер и Байрон в подробностях обсуждают правила конкурса XPRIZE: претенденты должны будут уведомить о своем намерении лететь за 60 дней; на борту будет только один пилот и балласт в 180 кг, имитирующий двух пассажиров; космический корабль за две недели дважды поднимется на высоту 100 км по установленной траектории; при этом пилот должен оставаться в живых как минимум семь дней после второго полета на соискание XPRIZE.
Эрик ерзал на стуле, стараясь как-то уменьшить дискомфорт. Все, о чем он мог думать, звучало бы так: «У нас и так полно проблем здесь, на Земле. Почему нам так необходимо истратить десять миллионов на полеты в космос?» Ребенком он сам запускал ракеты «Эстес» и мечтал, что наступит день, когда он сам полетит в космос. Дома много говорили о космосе, и он знал, что его дед восхищался работой пионера ракетостроения Роберта Годдарда и был убежден, что эта работа может в итоге открыть путь к полетам на Луну. Его дед даже убедил филантропа Даниеля Гуггенхайма дать Годдарду $100 000, чтобы он мог продолжить работу. Когда «Аполлон-8» стал первым пилотируемым космическим кораблем, вышедшим в 1968 году на лунную орбиту, Чарльз Линдберг послал астронавтам письмо со словами: «Вы претворили в реальность мечту Роберта Годдарда».
До недавнего времени Эрик тоже был мечтателем и не боялся рисковать. Даже после своего восхождения на гору Рейнир и несмотря на то, что загадочные и тревожные симптомы двусторонних болей и отечности продолжали мучить его и стихали только для того, чтобы вскоре вернуться снова, он надеялся, что все будет хорошо. Но шли месяцы, и его энтузиазм сменился беспокойством. Периоды плохого самочувствия становились все длиннее. Он неохотно обратился снова к своему семейному доктору, и тот поставил диагноз: ревматоидный артрит. Эта болезнь заставляла иммунную систему работать против собственного организма и наносила удар за ударом, причиняя боль, вызывая отеки и разрушение суставов. Если ткани атрофируются, структура костей начинает меняться, что ведет к серьезным деформациям в пальцах рук и запястьях, так что суставы становятся шишковатыми, как деревья зимой. Эрик чувствовал, что его предает лучший друг – его тело, то самое, которое раньше безотказно карабкалось в горы, прокладывало следы на свежевыпавшем снегу, делало сальто на гимнастических матах. Ни один врач не скажет ему, насколько плохо это может закончиться. По мере ухудшения своего состояния Эрик перепробовал все, от предписанного преднизона и метотрексана до гомеопатических препаратов. Ничто не помогало. От метотрексана его рот становился болезненно сухим, и в нем появлялся металлический привкус. Он пробовал настойку белого изюма на водке и множество других необычных продуктов питания и диет. Когда он узнал, что у пчеловодов редко бывает ревматоидный артрит, он долго истязал себя пчелиными укусами. В конце концов он нашел врача, который дал ему шприцы с пчелиным ядом, и Эрик вводил его себе под кожу. Он сильно распух – и от ревматоидного артрита, и от пчелиного яда. Он тренировал свои руки и ноги и всячески старался предотвратить скрючивание пальцев. Единственное, чего он еще не попробовал (это считалось последней линией обороны), – это инъекции солей золота. Этот метод лечения был известен уже много десятилетий, но было также известно, что цвет кожи при этом местами меняется на лилово-розовый с серым оттенком. Эрик, который никогда не страдал депрессией дольше одного-двух дней, теперь непрерывно боролся с глубокой тоской. Иногда ему было трудно выстоять на ногах даже пять минут. Сидеть было тоже больно. Разговоры не давали даже временного облегчения. Но иногда, без всяких предварительных сигналов, вдруг выпадало несколько благословенных дней, когда болевые симптомы стихали.
По настоянию друга Эрик все же получил лицензию пилота. Этого вроде бы очевидного для него выбора он всегда избегал, но и никогда не терял интереса к нему. Он сразу же полюбил физические аспекты полетов: взлеты, посадки и борьбу с поперечными ветрами; но запоминание правил и инструкций, а также выполнение всех математических расчетов – это казалось ему слишком сложным. Тем не менее мальчик, которому было скучно учиться в средней школе, где у него была устойчивая репутация «троечника-с-минусом», в летной школе заработал твердые 4 балла. Он совершил свой первый самостоятельный полет 31 октября 1989 года, следующей весной получил лицензию частного пилота, потом, в июле 1991-го, получил свою частную лицензию пилота коммерческой авиации, а в сентябре того же года получил сертификат летчика-инструктора. Его первая работа была в аэропорту Бремертона, Вашингтон, после чего он переехал в Порт-Таунсенд и работал в компании Ludlow Aviation. Эрик делал все, чтобы скрыть свою фамилию от окружающих. Когда одна местная газета опубликовала небольшую статью о некоем инструкторе полетов со знаменитой фамилией, Эрик занервничал, но его босс был просто счастлив. В качестве инструктора он зарабатывал 12 долларов в час, однако рабочие часы насчитывались только при работе тахометра.
