Прошло более года с тех пор, как мистер Джеронимо утратил контакт с землей. За это время зазор между подошвами его ног и твердыми горизонтальными поверхностями увеличился и теперь составлял три с половиной, а то и полных четыре дюйма. Свое «состояние», как он предпочитал это называть, он, вопреки все более тревожным симптомам, отказывался признавать окончательным. Джеронимо воспринимал свое «состояние» как болезнь, действие какого-то прежде неведомого вируса – антигравитационной инфекции. Зараза пройдет, говорил он себе. С ним случилось нечто необъяснимое, но постепенно последствия сойдут на нет. Вновь утвердится нормальность. Ничто не может надолго нарушить законы природы, даже болезнь, пока неизвестная Центру эпидемического контроля. Рано или поздно он приземлится. Этими рассуждениями он себя успокаивал изо дня в день, и тем больнее поразили его очевидные признаки ухудшения «состояния» – лишь собрав в кулак еще остававшуюся у него силу воли, Джеронимо заглушил в себе панику. Но часто, без малейшего предуведомления, его мысли вдруг пускались в судорожный перепляс, хоть он и гордился своим стоицизмом. С ним происходило невозможное, но происходило же – а значит, это возможно. Менялся смысл самих слов возможное, невозможное. Сумеет ли наука объяснить сей феномен? Или религия? Он не мог смириться с мыслью, что объяснения может и не быть, как и лекарства. Нырнул в научно-популярную литературу. Гравитоны – элементарные частицы, не имеющие массы, каким-то образом передают притяжение между объектами. А если гравитоны могут быть созданы или уничтожены – можно ли этим объяснить ослабление или усиление гравитации? Такие новости предлагала ему квантовая физика. Однако постскриптум: доказательств реального существования гравитонов нет. Вот спасибо-то квантовой физике, подумал он. Здорово помогла, ничего не скажешь.
Мистер Джеронимо, как и многие другие пожилые люди, вел довольно уединенную жизнь. У него не было детей и внуков, некому волноваться по поводу его состояния – это отчасти его утешало, как утешала и мысль, что он благоразумно не вступал во второй брак и тем самым не причинил какой-то женщине лишних огорчений и тревог. За долгие годы вдовства его сдержанность отпугнула и без того немногочисленных друзей, они отдалились настолько, что превратились просто в знакомых. После смерти жены он продал дом и перебрался в дешевую съемную квартирку в Кипс-бее, последнем укромном районе Манхэттена, чья анонимность как нельзя лучше ему подходила. На какое-то время у него сложились приятельские отношения с парикмахером на Второй авеню, к которому он ходил стричься, но под старость Джеронимо стал сам подрезать себе волосы, или, как он выражался, сделался садовником собственной головы.
Корейцы в магазинчике на углу были профессионально приветливы, хотя теперь, когда на смену родителям пришло младшее поколение, он порой наталкивался на пустой взгляд, выдававший невежество молодости, вместо легких улыбок и легких кивков, которыми старцы в очках привечали старинного клиента. Многочисленные медицинские заведения Первой авеню заразили окрестности этой чумой – врачами. Джеронимо относился к медицинской профессии презрительно. Он и у терапевта давно не бывал, даже перестали приходить смс-сообщения от ассистентки врача: Вы должны посещать нас не реже одного раза в год, если вы намерены оставаться в списке пациентов доктора… На что ему врачи? Разве таблетка снимет его «состояние»? Нет, разумеется. Американская страховая медицина неизменно подводила тех, кто сильнее всего в ней нуждался. Он не желал более иметь с ней дело. Ты здоров до тех пор, пока не лишишься здоровья, а когда лишишься, тебе конец, и лучше не подпускать врачей близко, чтобы они до поры не ускорили твой конец.
В тех редких случаях, когда у него звонил телефон, это всегда было только по садовым делам, а чем дольше продолжалось «состояние», тем труднее становилось работать. Джеронимо спровадил клиентов другим садовникам и проживал сбережения. За долгие годы благодаря привычке к экономному образу жизни у него скопилась немалая сумма, да и от продажи дома кое-что оставалось, но, с другой стороны, на садоводческом бизнесе еще никто не разбогател. Имелось, правда, наследство Эллы, то, что она именовала «сущими пустяками», но она-то выросла в роскоши. На самом деле это были вполне приличные деньги, которые перешли после смерти жены к Джеронимо, а тот никогда к ним не притрагивался. Таким образом, время у него в запасе было, и все же в какой-то момент, и этот момент неуклонно приближался, когда деньги иссякнут, он превратится в игрушку судьбы – судьбы, шлюхи безжалостной. Что да, то да, насчет денег он переживал, но опять же был рад и тому, что его беды никого другого не тревожат.
Уже не получалось скрывать «состояние» от соседей, от прохожих, от продавцов и покупателей, когда приходилось наведываться в магазин, – он накопил изрядно хлопьев и суповых концентратов и жил в основном за счет кладовой, сведя вылазки за провизией к минимуму. Для пополнения запасов он заказывал товары в интернете, проголодавшись, там же покупал готовую еду с доставкой и все реже показывался на улице, лишь от случая к случаю, и то под покровом ночи. Но все меры предосторожности не могли скрыть его состояние от соседей. К счастью, он поселился среди людей с низким порогом скуки, они славились брюзгливым и безразличным («все-видел-все-знаю») отношением к самым эксцентричным выходкам сограждан. Когда пронесся слух, что Джеронимо ходит по воздуху, соседи по большей части отреагировали с таким же равнодушием и после недолгого обсуждения приняли это за какой-то фокус. А раз он упорно изо дня в день демонстрировал один и тот же фокус, его сочли надоедой, как акробата, никогда не слезающего с ходуль, как эксгибициониста, который давно уже всем все показал. Или, если у него в самом деле что-то случилось, если что-то у него не так, в этом он, вероятно, сам и виноват. Может быть, сунулся туда, куда лучше не соваться. Или он так надоел мирозданию, что оно решило от него избавиться. Так или иначе, вывод один: наскучил он со своими номерами, старичье.
Итак, первое время никто не обращал лишнего внимания на Джеронимо, и на том спасибо, вовсе не хотелось объясняться с посторонними людьми. Он сидел дома и вел подсчеты. Три с половиной дюйма за год – значит, за три года, если он столько проживет, он отделится на земли менее чем на фут. Если этот темп сохранится, утешал он себя, еще можно разработать стратегию выживания, чтобы как-то существовать – не слишком удобно и совсем не так, как обычные люди, но все же сносно. Требовалось решить всякие практические проблемы, в том числе очень его стеснявшие. Принять ванну – об этом не стоит и мечтать. К счастью, в ванной у него имелась душевая кабинка. Еще сложнее обстояло дело с отправлением естественных надобностей. Когда он пытался присесть на унитаз, задница упорно зависала над сиденьем, сохраняя точно такую же дистанцию, которая отделяла его стопы от земли в позиции стоя. Расстояние росло, и сходить по-большому становилось все труднее. С этим следовало разобраться.
Поездки превратились в проблему, и эта проблема будет только усугубляться. От перелетов он заведомо отказался: офицер из Управления транспортной безопасности, конечно, увидит в нем угрозу. В аэропорте никому и ничему не положено отрываться от земли, за исключением самолетов. Если пассажир попытается взлететь, еще не поднявшись на борт, это наверняка сочтут неуместным и постараются пресечь. Но и другие виды общественного транспорта едва ли могли ему подойти. В метро левитацию примут за попытку незаконно перескочить турникет. Он не был в полной безопасности за рулем, авария это ясно показала. Оставалось только ходить пешком, но даже по ночам он оказывался на виду, он подставлялся, пусть люди и делали вид, будто им все равно. Вероятно, спокойнее будет оставаться у себя в квартире и носу отсюда не казать. Вынужденное бездействие, пока это состояние не пройдет, а тогда он сможет вернуться к нормальной жизни или к тому, что от нее останется. Но пока это и представить себе было нелегко. Он ведь привык работать весь день на свежем воздухе, любил тяжелый физический труд многие часы напролет, в дождь и под палящим солнцем, в жару и холод, добавлять капельку рукотворной красоты к природной прелести. Если ему теперь работать нельзя, нужно как-то поддерживать форму. Гулять. Ну да. Гулять по ночам.
