– Моя дочь… Она…
– Она маленькая потаскушка, Ваше Величество. – Теперь, когда игры в маски закончена, а личины спали, таремка не стеснялась в выражениях. Она держала Ракела за яйца, и царь мог лишь корчиться в бессильной злобе. – Полагаю, вам лучше меня известно, что за участь ждет Яфу, если станет известно об утраченном до брака целомудрии.
– Что вам нужно? – Ракел, наконец, справился с эмоциями и сел на трон. Катарина знала, что он сделал это намеренно, опустив ее до ранга обычных дворян и дипломатов. – Приехали сказать, что все договоры между нами расторгнуты? Свадьбы не будет? Или вам и вашему брату хочется крови, леди даро-Исаэт? Имейте в виду – никто не причинит вред моей дочери. Я пойду на всё, чтобы защитить Яфу.
– Для начала, Ваше Величество, вам стоило бы выпороть девчонку, как следует, да подержать в черном теле и молитвах где-нибудь на окраине Рхельского государства.
Царь скрипнул зубами, с остервенением вцепившись в подлокотники трона.
– Тем не менее, – Катарина смягчила тон, – никому из даро-Исаэт нет необходимости порочить вас. По крайней мере, до тех пор, пока мы, Ваше Величество, будем поддерживать доверительные отношения. Вы сажаете на цепь своего племянника, а даро-Исаэт обязуется держать язык за зубами. Более того… – Катарина спрятала вещи обратно в мешочек и надежно затянула на нем ремешки. Тем самым она давала понять, что, чем бы ни окончился разговор, доказательства бесчестия Яфы останутся у даро-Исаэт. – Я готова просить моего почтенного брата принять Яфу в свою семью и закрыть глаза на ее позор. Конечно, девочке придется прибегнуть к хитростям, чтоб облапошить беднягу Руфуса, но если она проявит сноровку и смекалку, тайна останется за семью печатями.
– А как же менестрель? – прищурился царь. – Если он так треплет языком…
– Ваше Величество, слухи разобьются о славное имя даро-Исаэт. Неужели вы думаете, что, после того как царевна войдет в нашу семью, мы станет чернить себя таким позором? – На лице таремки появилась тень презрения.
– Я должен подумать.
– Нет, – решительно отрезала она. – Либо мы договоримся сейчас и разойдемся миром, готовясь к свадебному торжеству, либо разойдемся каждый при своем интересе.
Катарина знала, что царь Рхеля попробует тянуть время. Стоит ей дать слабину, как он нанесет ответный удар. Какой – угадать она не могла, но, зная изворотливый ум Ракела, ожидать стоило чего угодно. Наверняка попытается найти менестреля, чтобы заткнуть ему рот. Или сделает ответный ход – заставив рифмоплета сознаться в лживости хвастовства. Катарина не стала говорить, что менестрель не покидал Замок на Пике, а остался там, одурманенный хмельными напитками, куреньем хасиса и развратницами-рабынями. Только так леди даро-Исаэт оставалась в полной уверенности, что держит в руках все ниточки.
– Я не могу приказывать Шиалистану. – Когда царь заговорил, голос его сделался ровным, глазам вернулась прежняя зелень, но печать отчаяния осталась вспухшими веками и обескровленными губами. – За ним стоит рхельская знать здесь и купленные на рхельское золото советники в Дасирии. Если я откажусь сейчас, мои дни на троне будут сочтены.
Катарина безразлично передернула плечами.
– На кону стоит жизнь царевны, Ваше Величество. И каким способом вы приструните молодчика, меня мало интересует. С дасирийскими советниками Тарем и сам управится. Вы же должны приструнить руку своего племянника, лишить рхельской поддержки. Тарему не нужен обходной торговый путь и новый дасирийский император Шиалистан.
Ракел снова вскочил, взбешенной собакой заметался по залу.
Катарина не смогла найти в себе жалости к царю. Она не относилась к тем, кто испытывает удовольствие, глядя на чужие страдания. Но мягкость, свойственная женщинам, у таремок отсыхала вместе с пуповиной, и леди даро-Исаэт не была исключением. Ракел нравился ей, некоторое время назад она даже смотрела на него с вожделением. Наваждение минуло, плоть успокоилась ласками другого мужчины, голова остыла. Сейчас, глядя, как царь не находит себе места, охваченный бессилием, Катарина не чувствовала даже жалости. Она хотела одного – покоя для Тарема любой ценой.
И не сомневалась, что Ракел найдет выход, лишь бы отвести удар от дочери.
И он нашел его. Смуглое лицо правителя рхельского царства просветлело, он пригласил гостью к столу. Катарина отказалась от вина, а Ракел, наполнив свой кубок, сделал жадный глоток, будто долго мучился жаждой.
– Я готов обменять тайну на тайну, – сказал он, после того как дыхание его успокоилось. – Большой секрет дасирийской регентствующей императрицы-матери в обмен на скорейший брак между Яфой и Руфусом.
Катарина недоверчиво глянула на Ракела.
– Фарилисса – битая фигура, Ваше Величество. С момента, как было объявлено о помолвке Шиалистана и малолетней императрицы, она мало что решает.
– А что бы вы сказали, леди даро-Исаэт, скажи я вам, что в Нинэвель нет ни капли императорской крови?
Леди Ластрик откинулась на спинку стула, вся обращаясь в слух.
– Я бы попросила Ваше Величество не томить меня недомолвками и продолжать.
Арэн
Весь день до вечера Арэн не видел Банрута. Знал только, что врачеватель заботится о раненых вместе с несколькими девочками, обучением которых занималась Мудрая. Воспитанницы были на несколько лет младше Хани, но не боялись ни вида крови, ни лика смерти на лицах умерших.
Погибли многие.
Из амбара раздавались стоны раненых, женщины успокаивали детей и оплакивали погибших мужей. По приказу Мудрой мужчины складывали костер. К первым звездам он был готов – широкий помост в половину роста взрослого человека из скрещенных бревен, промазанных смолой. Когда на него начали сносить тела, Арэн понял, что погибших намного больше, чем ему казалось.
Вокруг гигантского погребального костра собрались все жители Яркии, способные стоять на ногах; в руке каждого, от мала до велика, горел факел. Мудрая долго молилась на родном языке, но слова ее молитвы угадывались без труда. Когда речь закончилась, женщина обильно полила умерших маслом и первая подожгла траурное ложе. Ее примеру последовали остальные. Скоро языки пламени взвились к небесам, заревом осветив скорбь на лицах селян. Они молчали. Стих даже плач. Северяне провожали родичей, всматриваясь в танец жаркого пламени, выискивали в его языках лица утраченных родных и друзей.
Огонь горел долго.
В «Медвежьей лапе» стояла гнетущая тишина. Столы пустовали, из-за шкуры, прятавшей кухню, не тянуло запахом свежеиспеченной сдобы и бараньей похлебки. Но к ужину подали свежих колбасок с салом, вяленую рыбу и запеченные в горшках грибы с картофелем и луком. Арэн вяло ковырял ложкой и поглядывал, как Миара снова заливает в себя вино.
– Наш проводник, – сказала женщина, икнув, – отдал душу богам. Видела бедолагу без руки и с вывороченными потрохами. Теперь, небось, горюет, что не унес ноги.
