Верно, голова еще не прояснилась после встречи с Торхеймом. Другого объяснения происходящему Хани просто не находила. Она пришла в Белый шпиль за помощью и напутственным словом. Она почти уговорила себя распрощаться с мечтой о свободе и навеки запереться в этих стенах, став одной из сестер. А потом ни с того ни с сего идет к Белому сьеру и во всеуслышание заявляет, кто она такая.
Обрывки памяти болезненно возвращались на свои места, словно бусины, которые все время валялись разбросанными, но вдруг сами собой стали нанизываться на нить в нужном порядке. Она ведь все видела, все слышала, все понимала и знала, что должна сказать ровно то, что сказала – ни больше и ни меньше.
В голове возник образ Раша. Его полное хмурого недоумения лицо. Что подумал чужестранец? Посчитал ее обманщицей, которая ради своей цели вздумала идти по трупам его друзей?
– Бедная-бедная девочка, – слова сочувствия растревожили момент внезапного просветления. Образы потухли, канули куда-то в непроглядную глубину забытья, откуда (Хани это чувствовала) их ни за что не выудить самой. – Никому не нужная девочка. – Ее слова звучали непринужденно, словно женщина наговаривала детскую считалочку.
Хани нахмурилась, не зная, смеются над ней или издеваются. Да кто она такая, эта госпожа Хелда, чтоб вот так, без приглашения, расхаживать по Белому шпилю, вторгаться в каждую дверь и беспокоить обитателей дурацкими наговорами и вопросами?
– Иди лучше, госпожа, – попросила северянка. Встала, всем видом давая понять, что хочет остаться одна.
– Как хочешь, – не стала спорить Хелда и тоже встала, изящным движением расправляя складки на юбке. Ее тонкие пальцы в кружевах перчаток казались на удивление длинными и тонкими. – Позволишь сделать тебе маленький подарок? В знак моей симпатии к маленькой пугливой девочке.
Неожиданно сердце Хани сжалось в кулак, остановилось. Девушка открывала рот, чтоб вдохнуть, сделать глоток жизни, но не могла. Тело будто сковало цепями – не пошевелиться. Почему так страшно?
– Это мелочь, конечно же, ничего стоящего. Всего лишь совет. – Она приблизилась губами к самому ее уху. – Никому не доверяй, если не хочешь сдохнуть.
– Что? – только и смогла спросить девушка.
Госпожа Хелда подмигнула ей, будто старинной подруге, и выскользнула прочь. Она не стала утруждать себя и закрывать дверь, та сама закрылась, проводив странную гостью печальным скрипом.
Прошло немало времени, прежде чем Хани справилась с собой и сумела сделать хотя бы шаг. Ее лихорадило: руки и ноги мелко дрожали, голова кружилась.
После тщетных попыток совладать со слабостью Хани не устояла ногах и упала, больно ударившись головой. Ее тело сковала судорога: она то выгибалась дугой, то складывалась пополам. Будто в самом деле превратилась в марионетку из балагана, которую дергал за ниточки неумеха-кукловод.
До кровати северянка добралась ползком. Едва забравшись на постель, укрылась с головой, свернулась клубком, чтобы скорее согреться. На нее свалилась внезапная сокрушительная слабость. Казалось, если на мгновение не прикрыть глаза, не дать отдых вспухшим векам, – мир перевернется и солнце покатится вспять.
Спать.
Заснуть и прогнать все воспоминания о ночной гостье, а вместе с ними и зарожденный ее словами страх.
– …Скальд милостивый, да сколько тебя можно будить, девчонка!
Хани брыкнулась, будто на нее вылили кувшин ледяной воды, вскочила, опираясь на руки, и сонным взглядом осмотрелась.
«Не может быть, я ведь только-только закрыла глаза», – было первой связной мыслью. В следующее мгновение Тора чуть не силой выволокла ее из постели, всучила аккуратно сложенный тканевой сверток и велела идти за ней. Хани не посмела спорить.
Они миновали несколько пролетов вниз, свернули в одну из арок. Почти все место в комнате, где они оказались, занимал круглый бассейн, до краев наполненный водой. Тора велела раздеваться и привести себя в порядок. Хани снова исполнила приказы. Вода в бассейне оказалась ледяной, тело отказывалось поддаваться добровольной пытке холодом, но взгляд фергайры был еще холоднее, и северянка, зажмурившись, нырнула.
Вода обняла ее, сомкнулась над головой, обожгла ледяным холодом. Хани едва хватило сил, чтоб вынырнуть и шумно вдохнуть полной грудью. В следующее мгновение кто-то властно схватил ее за волосы на макушке и с силой затолкал обратно под воду. От неожиданности северянка даже вздохнуть не успела. Легкие почти сразу отозвались жгучей болью, требуя притока воздуха. Внутри все заледенело, в горло словно вколотили стержень из векового кельхеймского льда: как ни старайся – его не вынуть и не протолкнуть дальше.
Может, фергайры решили избавиться от нее? Тихо и мирно даровать легкую смерть. В воспоминаниях невольно замаячили образы из детства: изо дня в день с рассветом мать выводила ее к озеру и заставляла заходить в воду по самую макушку. Но Хани никогда не замерзала так, как сейчас. Однажды, в ответ на ее по-детски наивный вопрос «зачем?», мать сказала, что холодные воды Севера смывают даже самые тяжкие грехи.
Когда рука перестала удерживать ее под водой, Хани вынырнула, судорожно и жадно глотая воздух. Тора продолжала стоять у края бассейна и смотрела на нее странно холодными глазами.
Убедив себя, что ей вынесен молчаливый приговор, Хани перестала сопротивляться. Тело и разум приняли свою участь. Не к ней ли она готовила себя, пока нужда гоняла их с Роком по заснеженным просторам Кельхейма?
Вода стала материнским лоном. Она приняла сговорчивое тело в свое чрево, окружила плотным коконом, заботливо спрятала от внешнего мира. Теперь, когда кожа привыкла к холоду, он уже не ранил, а приносил расслабление. Хани даже почудилось, что она согрелась.
Спина мягко коснулась дна бассейна, в теле появилась ни на что не похожая слабость.
Сердце стало стучать медленнее.
Все правильно, так и должно быть.
Судьба шла за ней по пятам с самого пожарища, в которое превратился родной дом. Она знала, что ей суждено было погибнуть там, вместе со всеми. Стать еще одной горстью пепла или угодить в желудок к шарашу. Какая, в общем-то, разница?
Как странно, что перед смертью в памяти настойчиво вертятся не образы матери и отца, не лица братьев, не моменты счастья, которых было не то чтобы много. Почему в миг между последним и предпоследним вздохами она думает о словах, которые Торхейм остервенело выкрикивал ей в лицо? Что же такое он говорил?
А потом вода прогнала ее. Хани была готова поклясться Скальдом, что почувствовала толчок откуда-то изнутри – и, вторивший ему в унисон, толчок снаружи.
– Хватит плескаться, не время сейчас, – было первым, что она услышала.
Откуда тут взялась старая горбунья? Рядом с нею рослая тетка казалась немощным ничтожеством. Странно, как все переменилось. Еще накануне она так тепло раскрыла объятия и так искренне уговаривала ее бежать куда глаза глядят, лишь бы подальше. А сейчас смотрит, как надзирательница, готовая в любую минуту вцепиться ей в глотку, если вздумает сделать хоть один неверный шаг.
