Седрик от души хохотал, когда Себастьян поведал ему во всех деталях о произошедшем накануне вечером.
– Вымок, говоришь?
– До костей. Как-то не получается у меня с женщинами: я, похоже, не обладаю такой притягательной силой, как другие ребята в банке.
– Вот что я скажу тебе о «других ребятах в банке», – сказал Седрик. – Влив в себя пару пинт, они станут уверять, что давали уроки Джеймсу Бонду. Большинство из них просто бахвалятся.
– А вам приходилось сталкиваться в моем возрасте с такой же проблемой?
– Конечно нет. Ведь я познакомился с Берил, когда мне было шесть лет, и с тех пор не смотрел ни на одну женщину.
– Шесть? – изумился Себастьян. – Вы еще хуже моей мамы. Она влюбилась в папу, когда ей было десять, и после этого у бедняги не было ни шанса.
– Как и у меня, – признался Седрик. – Видишь ли, в хаддерсфилдской начальной школе Берил была старостой и контролировала разлив молока, и если мне хотелось треть пинты добавочки… Эта кнопка еще тогда была командиршей! Такой и осталась, если задуматься. Однако никакая другая мне никогда не была нужна.
– И вы даже не смотрели на других женщин?
– Смотреть-то смотрел. Однако, если повезло найти золотую жилу, зачем искать медь? От добра добра не ищут.
Себастьян улыбнулся:
– Как же мне узнать, что я нашел свое золото?
– Узнаешь, мой мальчик. Поверь мне, узнаешь.
Последние две недели перед прилетом господина Мориты Себастьян приходил на каждую лекцию профессора Марша, при этом, однако, ни разу не оглянулся на его жену. По вечерам, когда он возвращался в дом своего дяди Джайлза на Смит-сквер, после легкого ужина, во время которого управлялся не вилкой с ножом, а палочками, он отправлялся в свою комнату и читал, слушал магнитофонные записи и методично кланялся перед высоким, во весь рост, зеркалом.
Вечером, накануне дня, когда занавесу суждено будет подняться, Себастьян почувствовал, что полностью готов. Ну, если не полностью, то наполовину – точно.
Джайлз уже стал привыкать к поклонам Себастьяна, когда тот каждое утро входил в комнату для завтрака.
– А вы должны кивнуть в ответ, иначе я не могу сесть за стол, – напоминал Себастьян.
– Мне начинает это нравиться, – сказал Джайлз в тот момент, когда к ним присоединилась Гвинет. – Доброе утро, милая, – произнес он, когда они с Себом встали.
– Перед нашей дверью припарковался шикарный «даймлер», – сообщила Гвинет, усаживаясь напротив Джайлза.
– Это за мной – еду в аэропорт встречать господина Мориту.
– А, точно, сегодня же знаменательный день!
– О да! – Себастьян допил апельсиновый сок, вскочил, выбежал в прихожую и еще раз остановился перед зеркалом.
– Рубашка мне нравится, – сказала Гвинет, намазывая маслом кусочек тоста, – а вот галстук немного… старомоден. Думаю, голубой шелковый, который ты надевал на нашу свадьбу, подойдет больше.
– Вы правы, – согласился Себастьян и кинулся наверх в свою комнату.
– Удачи, – пожелал Джайлз, когда племянник протопал вниз по ступеням.
– Спасибо, – бросил Себастьян через плечо, выбегая из дома.
Водитель мистера Хардкасла стоял у задней двери «даймлера».
– Пожалуй, я сяду спереди рядом с вами, Том, мне там сидеть всю дорогу обратно.
– Воля ваша, – ответил Том, усаживаясь за руль.
– А скажите, – спросил Себастьян, когда машина свернула направо со Смит-сквер на набережную, – когда вы были молодым человеком…
– Спокойно, дружок, мне всего-то тридцать четыре.
– Простите. Попробую еще раз. Когда вы были холостым, сколько женщин вы, ну… прежде чем женились?
– Трахнул?
Себастьян залился краской, но сумел выдавить:
– Да…
– Что, трудности с подружками?
– Ну, в общем, да.
– Отвечать напрямую на этот вопрос я не буду, чтобы сказанное не было потом использовано против меня, – рассмеялся Том. – Скажу так: не столько, о скольких я рассказал своим приятелям.
Себастьян снова засмеялся:
– А каково оно – быть женатым?
– Верх да вниз, как по Тауэрскому мосту. А к чему эти расспросы, Себ? – спросил Том, когда они проезжали Эрлс-Корт. – Нашел кого себе по вкусу?
– Если бы. Нет, просто каждый раз, когда я пытаюсь знакомиться с девчонкой, которая мне нравится, я все порчу. Знаете, будто посылаю ей абсолютно неверные сигналы.
– Ну да, хотя чего тебе огорчаться – вроде бы все при тебе.
– В смысле?
– Ну, ты парень симпатичный, малость, правда, избалованный, но хорошо образован, речь правильная, из хорошей семьи, чего тебе еще надо?
– Но я без гроша.
– Возможно. Зато у тебя отличный потенциал, а девочки это ценят. Всегда помни: они могут обернуть его в свою пользу. Уж поверь мне, в этом плане проблем у тебя не будет. Как возьмешься за дело, назад уже не оглядывайся.
– Вам следовало стать философом, Том.
– Куда мне, дружище. Если забыл, это не я застолбил себе место в Кембридже. И вот что тебе скажу: будь у меня шанс, я бы поменялся с тобой местами.
Подобная мысль Себу никогда не приходила в голову.
– Только не думай, я не жалуюсь. У меня хорошая работа, мистер Хардкасл – золотой человек. Но приведись начать жизнь сначала, я б шофером не стал, помяни мое слово.
– А кем бы вы стали?
– Владельцем парка машин, и ты бы называл меня «сэр».
Себастьяна вдруг пронзило острое чувство вины. Столько всего он принимал как должное, никогда не задумываясь, что происходит в жизни других людей или какие преимущества ему даны по сравнению с ними. Весь остаток пути он молчал, болезненно сознавая, что рождение есть первый на жизненном пути лотерейный билет.
Том прервал молчание, когда свернул с Грейт-Уэст-роуд.
– Ведите себя прилично, Том. Сейчас посадим сюда трех японских джентльменов, – предупредил его Себастьян.
– Не пойми меня неправильно, я ничего не имею против маленьких желтых мерзавцев. Ведь, ясное дело, они начали войну, потому что их заставили.
– Вы еще и историк, – сказал Себастьян, когда Том затормозил на стоянке перед аэропортом. – Не глушите двигатель; когда увидите меня, распахните заднюю дверь, Том, потому что эти три господина очень важны для мистера Хардкасла.
– Буду ждать вас здесь по стойке смирно. Я ведь даже отрепетировал поклон, в курсе?
– Только наклонитесь пониже, хорошо? – попросил Себастьян, ухмыльнувшись.
Табло прилетов показывало, что рейс прибудет вовремя, Себастьян приехал на час раньше. В маленьком переполненном кафе он купил тепловатый кофе, взял номер «Дейли мейл» и стал читать о двух обезьянах, отправленных американцами в космос и благополучно приземлившихся в Египте. Он сходил в туалет – дважды, проверил в зеркале галстук – трижды (Гвинет оказалась права) и несчетное количество раз промерил шагами зал прилета, репетируя про себя: «Доброе утро, господин Морита, добро пожаловать в Англию» – на японском, с последующим низким поклоном.
