– Нет, спасибо, – ответил Себастьян. – Она уже не может.
– Ну почему же? Я, может, хотела бы…
– Она, может, хотела бы счет, – договорил за нее Себастьян.
– Слушаюсь, сэр.
– Ну и кто из нас любит покомандовать? – поддела Саманта.
– Не находишь, разговоры на первом свидании всегда немного странные?
– А это первое свидание?
– Очень надеюсь, – ответил Себастьян, подумав, хватит ли ему духа коснуться ее руки.
Саманта так тепло ему улыбнулась, что он чуть осмелел и проговорил:
– Могу я задать очень личный вопрос?
– Конечно, Себ.
– У тебя есть парень?
– Есть, – ответила она очень серьезно.
Себастьяну не удалось скрыть разочарования.
– Расскажи мне о нем, – с трудом выговорил он; в этот момент официант подал ей счет.
– В четверг он приедет в нашу галерею забрать несколько картин, и я пригласила его на открытие выставки мистера Инкогнито в следующий понедельник. К тому времени, очень надеюсь, – продолжила она, проверяя счет, – у него будет достаточно на банковском счете, что пригласить меня на обед. – Она вручила официанту два фунта. – Сдачи не надо.
– Такое со мной впервые, – с пылающим лицом признался Себастьян.
Саманта улыбнулась, наклонилась над столом и накрыла его руку своей:
– Со мной тоже.
Себастьян Клифтон
1964
31
Воскресный вечер
Седрик обвел взглядом круглый стол, но не начинал говорить, пока все не расселись по своим местам.
– Прошу прощения, что вытащил вас сюда без предупреждения, но Мартинес не оставил мне выбора.
Все как по команде насторожились.
– У меня есть серьезная причина верить, – продолжил Седрик, – что завтра, сразу по открытии торгов на бирже, Мартинес планирует освободиться от всего пакета акций «Пароходства Баррингтонов». Он надеется получить со своего начального вложения как можно больше, пока акции котируются высоко, и в то же время поставить компанию на колени. Он запланировал нанести этот удар именно за неделю перед ежегодным собранием акционеров, в то самое время, когда мы больше всего нуждаемся в доверии общественности. Если у него выгорит, банкротство Баррингтонов станет вопросом нескольких дней.
– А это законно? – спросил Гарри.
Седрик повернулся к своему сыну, сидевшему справа.
– Он нарушит закон, – ответил Арнольд, – лишь в том случае, если вознамерится выкупить акции по более низкой цене, а в его планы это явно не входит.
– Но неужели стоимость акций может так резко упасть? Ведь свои акции на продажу выставит только один человек.
– Если любой акционер, имеющий представителя в совете директоров, выбросит на рынок миллион своих акций без предупреждения либо объяснения, Сити предположит худшее, и на рынке начнется паника и массовая продажа акций компании, цена которых упадет вдвое в считаные часы, а то и минуты. – Седрик чуть подождал, пока смысл его слов дойдет до каждого, потом добавил: – Однако мы пока еще не разбиты, потому что обладаем одним преимуществом.
– Каким же? – Эмма старалась оставаться спокойной.
– Нам в точности известен план Мартинеса, поэтому мы можем сыграть с ним в его же игру. Однако в таком случае надо пошевеливаться: мы не можем рассчитывать на успех, если каждый из сидящих за этим столом не поймет моих рекомендаций и степени связанного с ними риска.
– Прежде чем вы поделитесь с нами вашим планом, – сказала Эмма, – должна вас предупредить: это не единственное, что задумал Мартинес на этой неделе. – (Седрик откинулся на спинку стула.) – В пятницу Алекс Фишер собирается подать в отставку с поста внешнего члена правления, всего за три дня до ежегодного собрания.
– Что же в этом плохого? – спросил Джайлз. – Ведь, по сути, Фишер никогда не поддерживал тебя или компанию.
– В обычных обстоятельствах я бы согласилась с тобой, Джайлз, но в своем письме об отставке, которое я еще не получила, хотя мне известно, что оно датировано пятницей накануне собрания, Фишер заявляет: ему не оставили выбора, кроме как уйти в отставку, поскольку он уверен, что компания на грани банкротства, и им движет его прямой долг – защита интересов акционеров.
– Такое будет впервые, – сказал Джайлз. – Но в любом случае это неправда и ее легко опровергнуть.
– На первый взгляд верно. Но сколько твоих коллег в палате представителей по-прежнему верит, что с тобой в Брюсселе приключился сердечный приступ, несмотря на то что ты уже тысячу раз отрицал это?
Джайлз не ответил.
– Откуда вам известно, что Фишер собирается уйти в отставку, если письма вы не получали? – спросил Седрик.
– На этот вопрос я ответить не могу, но уверяю вас, мой информатор надежен.
– Значит, Мартинес планирует нанести нам удар в понедельник на той неделе, когда продает свой пакет акций, – сказал Седрик. – И продолжить в последующую затем пятницу отставкой Фишера.
– Вследствие чего у меня не останется выбора, – сказала Эмма, – кроме как отложить церемонию крещения судна с приглашением королевы-матери, не говоря уже о дате первого рейса.
– «Победа присуждается Мартинесу», – мрачно пошутил Себастьян.
– Как вы советуете нам поступить, Седрик? – спросила Эмма, пропустив слова сына.
– Врезать ему по мозгам, – ответил Джайлз. – Причем неожиданно.
– Лучше не скажешь, – кивнул Седрик. – И признаюсь, именно это я и задумал. Допустим, Мартинес планирует выложить все свои акции на рынок через восемь дней, а затем, через четыре дня, последует отставка Фишера, что, как он надеется, станет двойным ударом, который разорит компанию и вынудит Эмму сложить полномочия. Чтобы воспрепятствовать этому, мы должны ударить первыми, и удар наш должен быть мощным и неожиданным. Учитывая сказанное, я планирую продать мои собственные акции в количестве трехсот восьмидесяти тысяч в эту пятницу за любую цену, которую смогу за них получить.
– Но как это поможет? – спросил Джайлз.
– Надеюсь, это вызовет обвал цены акций к следующему понедельнику, с тем чтобы, когда пакет Мартинеса появится на рынке к девяти часам утра, ему грозила потеря целого состояния. Именно тогда я собираюсь врезать ему по мозгам, потому что у меня уже есть готовый покупатель на миллион его акций по новой, заниженной, цене, так что они не должны задержаться на рынке дольше нескольких минут.
– Это тот самый человек, которого никто из нас не знает, но который ненавидит Мартинеса так же сильно, как мы? – спросил Гарри.
Арнольд Хардкасл накрыл ладонью руку отца и прошептал:
– Папа, не отвечай на этот вопрос.
