– И, позвольте высказать предположение, – начала я и сделала паузу, широко открыв глаза, – беременность его усугубляет?
Миссис Диксон кивнула, вернувшись ко мне взглядом.
– Именно.
Я немного испугалась.
– Я понимаю ваше неприятное положение, Марлин, но, как я вам уже сказала, это мне немного не по деньгам.
– Я заплачу больше.
– Это просто выражение.
– Я знаю. Знаю. Я просто…
– Что я, по-вашему, должна конкретно сделать? – спросила я, нервно пытаясь заполнить тишину. – Я в этом ничего не понимаю. Вы можете взять любого с улицы для этой «работы».
Для разнообразия я решила мысленно брать мои слова в кавычки. Я подумала, что это немного ее отвлечет.
– Я просто… – Моя собеседница пыталась не казаться расстроенной.
– Послушайте, Марлин, я не знакома с вашей дочерью. Я едва знаю своего отца. Вы помогли мне оплатить квартиру за последние два месяца, так что спасибо за то, что дали подзаработать, но теперь всё. Я не намерена разрушать отношения двух любящих родителей, которые хотят ребенка.
– Но твой отец…
– Да, вы правы, – поправилась я. – Может, один любящий родитель. Но это лучше, чем ничего, верно?
– Он…
– Да. Он лузер. Он преступник. Он не слишком умен. Так что с ним?
– Ты имеешь влияние на него, а он – на нее, – заявила Диксон, прежде чем схватиться за внутреннюю часть руки. – Не могу представить, чтобы ты хотела, чтобы он снова угодил в тюрьму.
Марлин говорила со мной так, словно я сидела за кулисами театра – одинокая слушательница ее заранее подготовленного монолога. И словно она и вправду могла контролировать будущее моего отца.
– Вы ошибаетесь, – сказала я ей. – Я не имею влияния на отца, и не пытайтесь шантажировать меня дочерними чувствами.
– Ноа, ты имеешь влияние на отца. Ты просто не знаешь. Ты должна понять, как пользоваться своей ролью. Своей силой.
– Значит, теперь у меня есть власть и влияние? – Я рассмеялась. – А у вас…
Диксон молча кивнула.
– Марлин?
– Сара для меня – все. А теперь у меня нет ничего, – сказала она. Ее голос был полон гнева и так сильно пронизан жалостью, что мне, по крайней мере, захотелось дослушать ее. – Она думает, что я хочу, чтобы она сделала аборт, потому что твой отец – не выпускник колледжа. Или потому, что он старше ее. Или потому, что у него есть приводы.
– Она думает, что вы считаете его ниже ее, – сказала я, подтвердив то, что этой женщине так откровенно трудно было выговорить из-за чувства вины высшего среднего класса, или профессионального смятения, или какого-нибудь еще вымышленного комплекса людей, имеющих дома расписанный вручную фарфор.
Диксон отвела взгляд.
– Так ведь, верно? Это классовый вопрос, – сказала я.
– Это Америка. У нас нет классовых проблем, – заявила моя собеседница.
Я рассмеялась.
– Вы шутите?
Марлин смеяться не стала.
– Нет, правда, вы шутите, – настаивала я. – Ваши туфли стоят дороже моей месячной квартплаты. Вы едете домой на Мейн-лайн, или где вы там живете, на «Мерседесе», «Лексусе» или «Ауди».
– Довольно.
– Чего?
– Я думаю, мы обе это знаем.
– Что? Что мой отец недостоин вашей священной дочери?
– Хватит.
– Вы знаете, что это правда. Зачем пытаться это скрывать?
– Довольно!
Миссис Диксон огляделась. По счастью, никому не было дела до того, повышала она голос или нет.
– Извините, – сказала я. Опять же, как просто было произносить это слово! Как просто было извиняться за то, чего я не делала… Именно из-за того, чего я не сделала, у меня возникало столько проблем.
– Так ты поможешь мне? – спросила Марлин наконец.
Я встала и бросила на столик несколько долларов, чтобы заплатить за ее апельсиновый сок.
– Теперь это не моя проблема. Извините.
Глава 24
– Мне нужна твоя помощь!
– Кто это? – спросила я в трубку. – Алло?
– Ты знаешь, кто это. – Он замолк, тяжело сопя в трубку. – Мне… мне нужна твоя помощь, Ноа. – Ураган его голоса отбросил меня в сторону. Его не было слышно больше шести месяцев, и вот мы снова на стадии налаживания отношений. – Пожалуйста! Мы не могли бы встретиться?
Я глубоко вздохнула – по правилам йоги, чтобы успокоиться.
– Ни за что, – сказала я затем и бросила трубку.
Но телефон звонил. Звонил. Звонил до тех пор, пока я снова не ответила.
– Я позвоню в полицию, – предупредила я. – Я не хочу тебя видеть. Я не хочу иметь ничего общего с твоими делами. Я пытаюсь устроить свою жизнь.
– Ноа, дорогая, – заныл он. – Я в жизни никогда ни о чем тебя не просил…
– Ты смеешься, что ли? – рассмеялась я. – Ну правда, Калеб! Ты что, себя не слышишь, что ли?
– Прошу тебя… ты нужна мне… И я ни о чем тебя не просил…
– Ты постоянно просился посмотреть мою квартиру, просил зайти к тебе в бар, простить тебя…
– Послушай…
– И во-вторых, ты недостаточно долго пробыл в моей жизни, чтобы предъявлять такие претензии. Те несколько минут, которые ты пробыл ее частью, ты только и делал, что просил одолжений. Ты вообще себя слышишь когда-нибудь?
– Пожалуйста! – тихо воскликнул он каким-то приглушенным паникой театральным шепотом. – Я не знаю, к кому еще обратиться.
– Это не моя проблема, – ответила я. – Пока.
Но я не бросила трубку. Я вцепилась в нее и прижала к уху в ожидании.
– Я не знаю, что делать, – сказал он наконец рассыпающимся голосом.
Я слушала его. Я не понимала, что нашло на меня в тот момент. Может, его прерывистое дыхание напомнило мне о том потерявшемся золотистом ретривере. Может, из-за того, что я слышала, как он вытирает край стакана тряпкой, которая не стиралась недели этак две.
– Не знаю, что и сказать тебе, Калеб, – произнесла я.
– Она беременна, – сказал он наконец. – Она беременна, и я не знаю, что с этим делать. Ты лучше всех должна понимать, каково это – иметь папашу вроде меня. Я не должен быть отцом. Я не должен… То есть… я… не могу…
– Перестань заикаться!
– Я бо… бо… я с ума схожу, Ноа!
– Ты взрослый мужчина. Ты и прежде совершал такие ошибки. Ну и реши дело так, как решал прежде. Смойся.
Отец дышал через нос, и я готова была поклясться, что он плакал. Каждый вздох клокотал соплями.
