Солсбери схватил Иоанна за руку, усадил на скамью и щелчком пальцев приказал слугам принести вина.
– Теперь вы видите, почему Фульк Фицуорин нужен нам в качестве союзника, а не противника! – с жаром сказал он. – Только подумайте, какой ущерб он мог бы нанести французам. И в Нормандии Фицуорин не будет защищать собственные земли, которых у него там попросту нет. Он не хуже, а гораздо лучше любых наемников.
Иоанн прикрыл глаза и сглотнул слюну. Солсбери насильно сунул ему в руки кубок. Король поднес к губам прохладный позолоченный обод серебряного бокала и отхлебнул бургундского, густого и ароматного. Иногда ему представлялось, что он пьет собственную кровь.
– Ваше величество? – обеспокоенно склонился над ним Солсбери.
Король открыл глаза.
– Хорошо, – кивнул он и осушил бокал до самого дна, на котором обнаружился осадок. – Пусть Фицуорин будет прощен за все преступления против меня и пусть ему будут возвращены его земли. Но имей в виду, Уилл: я делаю это из любви к тебе, а не из любви к Фицуорину.
Когда Иоанн увидел, что на лице Солсбери промелькнул восторг, то испытал желание хорошенько пнуть брата. Слова были сказаны, но ему непреодолимо хотелось взять их назад, ибо это было признанием поражения. Даже осознание того, что Фицуорину придется преклонить перед ним колено и сдаться, казалось слабым утешением. Заметив, что радость Солсбери вот-вот выльется в слова, король поднял руку:
– Ни слова больше! Ты и так принудил меня выпить из кубка, который я бы охотно отверг. Не заставляй меня отказываться от своего решения.
У Солсбери вытянулось лицо, но радостная искорка в глазах все же оставалась.
– Но вы же подпишете охранную грамоту, если я велю писцам составить ее?
Иоанн поднялся на ноги:
– В чем дело, Уилл, разве ты мне не доверяешь?
– Разумеется, доверяю.
– Ты либо дурак, либо лжешь.
Лицо Солсбери омрачилось, и Иоанн мгновенно почувствовал себя виноватым, однако это лишь спровоцировало новый приступ гнева.
– Ах, да делай что хочешь, тупой болван! – в сердцах бросил он. – Пиши, что тебе надо, а я поставлю свою подпись.
И, забрав у оруженосца кувшин, король побрел в сторону своих покоев.
Солсбери молча смотрел ему вслед, прикусив губу. Он даже сделал было несколько шагов, но остановил себя. Помедлил и, повернувшись, пошел отдавать приказание писцам и искать надежных свидетелей.
Глава 33
Уже спустились сумерки, когда спасательный отряд прибыл в Маллинг. Дом архиепископа выглядел богато: сруб из мореного дуба, а на крыше вместо соломы или дерева – черепица. Когда во дворе застучали копыта и люди начали спешиваться, тяжелая, обитая железом дверь дома распахнулась. В проеме что-то мелькнуло, и маленькая девочка с копной рыжих волос ринулась навстречу Фульку.
– Папа, папочка! – пронзительно закричала она. И с раз бегу с такой силой ударилась отцу в бедро, что тот крякнул.
Нагнувшись, Фульк подхватил девчушку на руки, и холодные шелковые кончики рыжих волос хлестнули его по лицу. Ему не хватило духу отругать дочурку за то, что она бегает между лошадей. Цепкие ручонки чуть не душили его, но отцовское сердце пело от радости.
– Мама сказала, что дядя Уилл опять попал в беду и тебе пришлось его спасать!
– Ну да, так получилось, но теперь я вернулся, – сказал Фульк, старательно избегая взгляда Уильяма.
Конюхов не хватало, и каждый сам распрягал свою лошадь. Не сказав ни слова, Уильям взял лошадь старшего брата и увел ее вместе со своей.
– Ты теперь совсем останешься, навсегда?
Фульк вздохнул. Охота будет продолжаться с мстительной настойчивостью, и позволить себе злоупотреблять гостеприимством Хьюберта Уолтера он не может.
– Солнышко, ни в одном месте нельзя остаться навсегда, – уклончиво ответил Фульк. – Сейчас я здесь, и это главное. А мама где?
В дверном проеме появилась Мод. Правой рукой она придерживала Ионетту, чтобы та не поковыляла за сестрой, а левой баюкала малыша. Лицо жены было невозмутимо, но, когда Фульк подошел к ней, маска рассыпалась, и черты Мод исказились: она отчаянно пыталась не расплакаться перед детьми.
– Уильям в безопасности? – дрогнувшим голосом спросила она.
Фульк кивнул:
– Все целы. Прости, любимая, я просто не мог не поехать!
– Знаю. – Мод крепко сжала губы. – Ты… прости меня за то, что я тогда наговорила. Но я говорила то, что думаю, – с нажимом добавила она. – Каждое слово – правда. Не могу я больше жить вдовой при живом муже.
В следующий миг Мод оказалась в его объятиях. Супруги неловко обнимались через головы детей. В Фульке горело желание, сильнее любви, неистовее страсти. Будь они одни, он бы подхватил жену на руки и отнес прямиком на супружеское ложе. Но сейчас он лишь застонал, задрожав, отстранился и вытер глаза рукавом гамбезона. Мод смотрела на него лучащимися глазами и часто дышала.
Хависа подергала отца за шоссы, требуя внимания. Он взял ее пухлую маленькую ручку и позволил отвести себя внутрь дома, как настоящей взрослой девочке.
В центре комнаты находился очаг, на котором хватало места для двух котлов и сковороды. Дубовые скамьи были аккуратно расставлены по периметру помещения, а стены украшали яркие гобелены. Их цвета приглушались красно-золотыми отсветами свечей и очага. Фульк почувствовал, как по всему телу его разливается ощущение домашнего уюта и чистоты, принося с собой ноющую тоску. Он был словно странник, который возвращается к тому, что знает и любит, ни на секунду при этом не забывая, что оставаться насовсем ему здесь никак нельзя.
Погружение в атмосферу зала нарушило появление еще одного ребенка, девчушки с кубком вина в руках. Милое личико, широко посаженные серые, с золотистыми искорками глаза, светло-каштановые блестящие волосы, заплетенные в две аккуратные косы. Почтительно присев в книксене и не пролив при этом ни капли вина, она преподнесла кубок Фульку.
Тот, поблагодарив, взял из ее рук вино и озадаченно взглянул на жену, которая с улыбкой наблюдала за девочкой.
– Это Кларисса д’Обервиль. Архиепископ – ее опекун, – пояснила Мод. – Кларисса поселилась с нами в Кентербери еще до того, как Хьюберт перевез нас в Маллинг, и, надеюсь, он разрешит девочке остаться, она ведь в каком-то смысле мне родня. – (Фульк удивленно поднял брови.) – Ее отец был родственником Тео.
Фульк смотрел на девочку, а она серьезно смотрела на него в ответ. Действительно, что-то в ее внешности неуловимо напоминало Теобальда. «Какое странное, серьезное существо», – подумал Фульк. Чтобы говорить со своими дочками, ему приходилось нагибаться или поднимать их на высоту своего роста. Но под отстраненным взглядом Клариссы Фульк не решился ни на то, ни на другое.
– Рад приветствовать тебя, дитя, – церемонно произнес он и отпил вина.
