– Добро пожаловать, милорд, – сказал приор. – Обходите дозором границы?
– Осторожность никогда не помешает. – Фульк оглядел комнату. В середине ее горела жаровня. Рядом стоял большой стол с придвинутым к нему дубовым креслом. Два тяжелых подсвечника, открытый молитвенник. – Валлийцы продолжают появляться, и, судя по всему, Маршал и Лливелин до сих пор так еще и не заключили перемирие.
– А сами вы не можете его заключить?
– Могу, но при этом сожгу все мосты, которые так долго налаживал с королем. – Фульк принял предложенное приором вино. Руки начали гореть, и их словно покалывало тоненькими иголочками, оттого что к ним возвращалась чувствительность. – Стада из Уиттингтона перегнали к Литу.
– А как насчет стад в Олбербери?
– Я как раз приехал, чтобы перегнать их и забрать с собой в Ламборн младшую дочь и воспитанницу, – сказал Фульк и быстро прибавил: – Вам, святой отец, беспокоиться не нужно: Лливелин не станет сжигать церковь или причинять вред монахам. Уничтожить он хочет не приорию, а мою власть вдоль границы – замки, где живут люди, которых он считает своими врагами.
Приор внимательно смотрел на него.
– Ну, допустим, сейчас здесь еще и жечь-то почти нечего, – заметил он, – однако в будущем все может оказаться иначе.
Фульк пожал плечами:
– Да уж, трудно сказать, как все обернется. Я, например, живу надеждой, что весной король даст мне разрешение укрепить замки. Сейчас он уже должен понимать, насколько это необходимо.
«Живу надеждой» – какая горькая ирония была заключена в этих словах! Фульк еще немного побеседовал с приором, потом оставил его и отправился на могилу к Мод. Барельефа пока не было, да и когда его вырежут из мертвого алебастра, он будет лишь застывшим и холодным, как эта зима, отражением его жены. Разве в силах барельеф передать живую красоту Мод! Да и не все ли равно, ведь в склепе покоились лишь ее останки. А душа давно отлетела на небеса. Мод упокоилась с миром, и ей не важно, чем украшена ее могила. Это живые вечно пребывают в суетности.
Фульк поехал дальше, к донжону Олбербери. Отсюда, как и из Уиттингтона, тоже увезли в другие поместья, которые не находились под прямой угрозой валлийцев, все, что только можно, включая скот и прочую домашнюю живность. Все стойла были пусты, на конюшне находились только лошади солдат гарнизона и дозорных.
Грейсия вышла поприветствовать Фулька и поднесла ему кубок вина.
– Где Кларисса? – Он огляделся в поисках знакомой фигуры, но увидел только слуг.
– Поехала в сторону Нокина, к одной знахарке, милорд, – с неодобрением ответила Грейсия. – Я пыталась отговорить Клариссу, но она и слушать ничего не захотела.
Фульк в тревоге посмотрел на служанку. Совершенно не в характере Клариссы было внезапно куда-то срываться. А уж отправиться искать какую-то знахарку накануне долгого путешествия – это вообще было за пределами мыслимого.
– Для такой увеселительной прогулки она выбрала слишком опасное место, – проворчал Фульк. – Зачем, скажи на милость, Клариссе вдруг потребовалась знахарка?
– Говорит, мол, у нас закончились всякие лекарственные травки и что в Ламборне она таких раздобыть не сможет. А у старой матушки Ранильды всегда можно купить необходимое. – Грейсия покачала головой, давая понять, что она обо всем этом думает. – Я ей говорила, что не надо ехать, а она велела мне придержать свои советы при себе. Сказала, дескать, лучше присмотри за Мабиль. – В голосе служанки сквозила легкая обида.
– Сомневаюсь, что нам настолько нужны какие-то травы, чтобы вот так срываться и ехать в поля, когда кровожадные валлийцы только и ждут… – Фульк осекся, сообразив, что не стоит понапрасну пугать женщину. Он вздохнул и слез с коня. – Ладно, Кларисса скоро вернется, не сомневаюсь. Лучше покорми-ка меня. В том котле суп? Я голоден, как медведь.
Однако он слишком поздно спохватился, а Грейсия оказалась проницательной.
– А если Кларисса не вернется?
– Тогда возьму людей и поеду ее искать.
Невзирая на пронизывающий до костей мороз, путешествие в Нокин было приятным. Из соображений безопасности Клариссу сопровождали конюх и сержант. Откровенно говоря, она не верила, что на нее и впрямь могут напасть валлийцы, но положение обязывало везде путешествовать с эскортом. Сержант ехал впереди, конюх сзади. Между ними гордо гарцевала Кларисса. Ее серая в яблоках лошадка звонко цокала копытами по замерзшей земле.
Кларисса понимала, что визит к старой Ранильде накануне отъезда в Ламборн – чистое безрассудство с ее стороны, но со времени смерти Мод она не находила себе места и давно хотела совершить что-нибудь безрассудное, чтобы вырваться за пределы своего размеренного существования. Правда, прежде девушке всегда удавалось сдерживаться. Но когда сегодня на рассвете она увидела огромный красный шар солнца, поднимающийся над сверкающей бесконечностью инея и наледи, то поняла, что день нынче выдался слишком красивый и необычный, чтобы провести его дома у очага. Тем более что благодаря усердию Клариссы дорожные сундуки были уже собраны. Кроме того, ей действительно требовалось пополнить запасы трав. Сока белого мака, например, после ноябрьской трагедии в бутылке почти не осталось. Можно, конечно, было попросить снадобья у монахов, в лазарете приории, но на самом деле Клариссе требовались не только лекарства и травы. Служанки говорили, что матушка Ранильда владеет средствами от любого недуга, включая печали сердца и болезни души.
Когда Кларисса приехала в Нокин, хозяйка корчмы показала ей, где найти дом матушки Ранильды, и воззрилась на прибывших с жадным любопытством. Девушка поняла, что дала местным жителям пищу для пересудов.
Матушка Ранильда жила в крепком доме на окраине поселка, чуть поодаль ото всех, но не совсем уж на отшибе. Кларисса свернула с дороги, проехала мимо загона с шипящими гусями – белого, как снежный сугроб, гусака окружали его многочисленные жены, грязновато-коричневые, словно вытоптанная солома – и спешилась вместе со своим эскортом у крыльца. Над входом была привязана гроздь рябины, а на саму дубовую дверь прибито несколько подков. Через отверстия в соломенной крыше клубами поднимался дым, и острое обоняние Клариссы различило аромат горящего грушевого дерева.
Она постучала, и уверенный голос велел ей войти. Дав сопровождающим знак подождать, Кларисса подняла кованый железный засов и, едва сдержав побуждение перекреститься, вошла во владения матушки Ранильды.
Посередине комнаты потрескивал очаг, отправляя дым к почерневшим от копоти стропилам. На балках виднелись связки сушеных трав и висели в несколько рядов копченые колбасы. Вдоль стен располагались глиняные кувшины, была здесь даже пара сосудов из дорогого стекла. На утрамбованном земляном полу стояли корзины с шерстью и лежало еще несколько связок сухих трав. В дальнем конце комнаты стоял небольшой стол, сплошь заставленный деревянными чашами. Немолодая женщина, высокая и стройная, толкла какую-то смесь в ступке из блестящего зеленого камня. Подняв глаза, она прекратила работу и, вытерев руки о передник, обогнула стол и подошла к Клариссе.
