Вместо ответа я вытащил некую бумагу и протянул ему.
– Что это? – тревожно спросил он, почувствовав подвох.
– Выписка с моего банковского счета, – без улыбки ответил я, и, одно за другим показывая расположение трех своих фигур на доске, зажавших белого короля, медленно промолвил:
– Ваше слово, сэр. Срок.
С минуту Рональд пристально изучал документ, а потом громко произнес:
– Даниэль, кажется, мне сейчас поставили мат! Шампанского! Поздравляю, сэр Ричард – так меня еще никто не обыгрывал. Ваш отец по праву может гордиться вами…
Он протянул мне руку и впервые за все время нашего знакомства от души пожал ее.
В этот миг двери кабинета распахнулись и в помещение вбежала сияющая Элизабет в легком, воздушно-голубом платье. Только присутствие строгого отца не позволило ей сразу же броситься ко мне на шею.
– Ричард! – воскликнула она. – Ты приехал!
– Да, – ответил я. – И приехал за тобой!
– Неужели папа дал согласие?! – вне себя от счастья воскликнула она.
– А что мне еще осталось делать? – ответил Рональд, протягивая один бокал мне, а другой Элизабет. – Когда явился такой рыцарь в сияющих доспехах… Дракон повержен!
Рука об руку с Элизабет мы поспешили в ее комнату, обставленную в викторианском стиле.
– Я так истосковалась по тебе, – воскликнула она, повиснув на моей шее и осыпав все лицо поцелуями. – Где ты был столько времени? Почему не писал?
– Потому что теперь мы с тобой вместе навеки, – ответил я, обхватив ее тонкую фигурку в жестком корсете. – И теперь я уже больше никуда не уйду! А сейчас я должен съездить к моим родителям, которых я оставил в час крайней нужды и лишений. Ты поедешь со мной?
– Конечно! – воскликнула Элизабет. – Теперь я тебя уже никуда не отпущу одного!
Мы быстро сбежали вниз – и натолкнулись там на Рональда Блейка, стоявшего уже в полном дорожном одеянии. Вытянувшийся рядом Даниэль держал его трость и шляпу.
– Позвольте, – повелительным тоном сказал Рональд, – но и я хочу поздравить Джорджа О’Нилла с тем, что он воспитал такого достойнейшего сына! Тем более что мы с ним давние друзья, хотя и виделись в последний раз очень давно!
Непонятно было, то ли в самом деле в этом старом сухаре проснулись какие-то остатки совести, то ли конфуз от поражения был настолько велик, но желание его ехать с нами было совершенно искренним, и можно было с уверенностью сказать, что он просто пылает им.
Минут через десять мы уже тряслись в его экипаже по булыжникам мостовой, направляясь к Банк-стрит. Там я сразу обналичил двести фунтов и позволил Рональду лишний раз убедиться в размере моего счета. С этого момента его словно подменили – вся его холодная пренебрежительность сразу исчезла, уступив место некоей прямо отцовской обходительности. Вероятно, так вид денег подействовал на этого человека. Мы вновь сели в экипаж и двинулись на этот раз по направлению к Уэвтри – старьевщик, у которого я втридорога выкупил отцовскую картину «Флорентийский собор», дал мне новый адрес, по которому теперь проживала моя семья. Узнав его, я помрачнел – это были кварталы городских трущоб, представляющие собой настоящую гниющую дыру на теле Ливерпуля и пользовавшиеся самой дурной славой.
Дорогой Блейк незатейливыми вопросами поинтересовался, каким образом я умудрился за такой короткий срок нажить такое приличное состояние. Я, с головой занятый щебетанием Элизабет, сначала то делал вид, что не слышал его вопросов, то просто отшучивался, но когда он начал проявлять излишнюю настойчивость, ответил:
– Этому научил меня мой отец, и хотя ему самому не суждено было воплотить это в жизнь, но удалось мне. И это наша семейная тайна, которая станет известна вам после нашей с Элизабет свадьбы.
Этот ответ, похоже, сполна удовлетворил его, так как сэр Блейк замолчал и уставился в окно. Следом за ним замолчал и я, так как в эту минуту экипаж свернул на развилку, одна из дорог которой шла на Кастл-стрит, а другая выходила к набережной как раз возле «Летучей рыбы». Какое-то неприятное чувство иглой кольнуло меня изнутри, и я вздохнул свободно лишь тогда, когда развилка скрылась из глаз. С Мулан я провел весь следующий день, после чего «срочно отъехал в Бристоль, получать положенную по страховке премию», и она удивительным образом поверила моему клятвенному обещанию вернуться через два дня…
Элизабет продолжала как ни в чем не бывало трещать без умолку, но все торжество, еще несколько минут переполнявшее меня через край, куда-то улетучилось, и я лишь невнятно что-то бурчал, отвечая ей. Рональд всю остальную дорогу также молчал и даже, кажется, в итоге задремал.
Скоро мы были на месте. Подпрыгивая по ухабам дрянной, разбитой дороги, мы въехали наконец в самое сердце ливерпульских трущоб. Я был мало знаком с этой частью города, практически никогда раньше не бывая здесь, и теперь был просто поражен грязью и неимоверной нищетой, безраздельно царившей в этих районах. Большая часть построек представляла собой убогого вида, грязные, а зачастую и еле стоящие от ветхости доходные дома и ночлежки, окна которых были выбиты или заделаны чем ни попадя. Эти сырые, насквозь прокоптелые дыры были полны плесени, грызунов и отвратительных насекомых. Грязь здесь не убиралась годами: вдоль кривой улицы шли зловонные сточные канавы, позади домов выгребные ямы распространяли отвратительные миазмы. Во дворах лежали груды золы, которой засыпали колдобины, помои выливались здесь на улицу прямо через окна. Бродячие собаки, тощие, ободранные кошки, неряшливые самопальные вывески цирюльников и торговцев – здесь царили разнообразные притоны и контрабандистские логова. В одиночку сюда я не рискнул бы зайти даже днем, что уж говорить было о том, чтобы оказаться тут ночью. Элизабет со смешанным чувством страха и любопытства разглядывала из окна окружающую обстановку – она явно никогда не бывала в подобных местах. Рональд сидел, как обычно, невозмутимый и холодный, чего никак нельзя было сказать обо мне. Я просто пришел в ужас от одной мысли, что мои несчастные отец, мать и брат ютились теперь в одном из этих отвратительных вертепов среди нищих и воров, и вытащить их поскорее отсюда было теперь моим самым главным желанием.
Долго плутали мы, провожаемые недобрыми взглядами здешних обитателей, по кривым запутанным улочкам, несколько раз попадали в тупик, прежде чем наконец-то нашли нужный дом. Выбравшись из экипажа (нас сопровождали четыре вооруженных всадника), я в сопровождении сэра Рональда – Элизабет осталась ожидать нас в карете, – свернул в крошечный грязный дворик и зашел в облупившийся двухэтажный дом. Я медленно начал подниматься по узкой, темной и зловонной лестнице на второй этаж. Здесь нужно было соблюдать особую осторожность – покрытые толстым слоем пыли и грязи перила шатались от одного дуновения ветерка, а насквозь прогнившие ступени, поскрипывая, грозили вот-вот провалиться под ногами. Какой-то сильно пьяный оборванец посторонился, пропуская меня и с изумлением глядя на нас. Я брезгливо, дабы не коснуться его, повернулся и прошел мимо.
