– Хорошей ночи, папа, – сказал я и вышел из зала, оставив отца одного. Старик был неисправим – он бы скорее согласился сесть в Тауэр, нежели узнать, что сын его стал нечестным дельцом, и хотя он и сам прекрасно понимал, что другого выхода не было, никак не мог с этим примириться.
Свадьба
Свадебный кортеж растянулся по улицам Ливерпуля чуть ли не на полмили, проходя как яркая нитка через суровую холщовую ткань. Казалось, что весь город сбежался посмотреть на нашу с Элизабет свадьбу – кроме музыкантов, слуг и охраны Блейка процессию сопровождало большое количество разнообразных зевак, праздно болтающейся прислуги, уличных мальчишек и случайных лиц, двигающихся с общим потоком. То тут, то там виднелись бродячие торговцы с лотками наперевес, явно радовавшиеся такому стечению народа; мелькали оборванцы, клянчившие милостыню; туда-сюда сновали уличные мальчишки.
Разнообразный люд выглядывал из окон домов, стоял в дверях лавочек и магазинов, сгрудился в подворотнях и арках двориков – все с интересом переговаривались, глядя и провожая взглядом процессию. Целая вереница бездомных собак бежала по обеим сторонам потока, вероятно, надеясь чем-нибудь поживиться. Самых нахальных из них отгоняли хлыстами и палками.
О безопасности я позаботился больше всего, поэтому убедил сэра Рональда снять часть людей из его «преторианской гвардии», охранявшей поместье и промышленные объекты, для поддержания порядка на церемонии…
Мы с Элизабет сидели в совершенно белой карете, украшенной гирляндами цветов, запряженной парой белоснежных лошадей. Моими друзьями были с умыслом выбраны небезызвестные Дрейк, Батт, Додсон и Рингольд (последний на днях получил-таки прощение от своего папаши, вероятно, так и не догадавшегося, откуда к его сынку пришла такая сумма). Стентон, несмотря на всю свою гнусность характера, честно признал свое полное поражение и даже поздравил меня с победой, вызвавшись быть шафером, в чем ему не было отказано. Я по-прежнему не доверял этому человеку, но это делу не мешало – чем он мог навредить мне теперь? Даже если он вдруг и решился выдать мое пари, то никто не стал бы его слушать, и все это обернулось бы против него самого. Буквально час назад, перед самым началом церемонии, Блейк, оставшись со мной с глазу на глаз, недвусмысленно произнес:
– Деньги не пахнут – так говорили римляне. А деньги, сынок, подобны грязи. Они могут измазать, а могут и очистить. Если от тебя не пахнет, значит, ты чист…
Этим он дал мне понять все, после чего общался со мной как ни в чем не бывало…
Додсону на память уже была вручена целая коробка шоколадных конфет, таких же, что я покупал в тот день для Мулан, когда встретил его в магазине Паккарда.
Мама, отец и сэр Рональд ехали в следующей карете, далее следовали еще одна карета с самыми высокими гостями и три пролетки с гостями рангом ниже и разными моими родственниками, до сих пор никак не дававшими о себе знать и внезапно появившимися поздравить меня с женитьбой…
Следуя старейшей традиции, мы торжественно подъехали к англиканской церкви без четверти двенадцать. В окружении шумной толпы мы с Элизабет вышли из кареты, где ей сразу надели на руки изящные серебряные браслеты в виде подков. Медленно и чинно шли мы к входу в церковь, и восьмилетняя девочка Алиса, семеня впереди, рассыпала пред нами лепестки роз.
Раскрасневшаяся от волнения Элизабет старалась смотреть прямо перед собой, я тоже шагал прямо, стараясь держать осанку, но неловкое чувство того, что я вышагиваю подобно журавлю и комично смотрюсь со стороны, ни на секунду не покидало меня – и от этого краска заливала мне лицо…
Внезапно, поднимаясь по ступеням церкви, я поймал чей-то пристальный взгляд, направленный на меня из самой глубины толпы. Не выдержав, я оглянулся и… почувствовал, как ноги внезапно отказали мне.
Это была Мулан, которую я никак не ожидал увидеть здесь. На какую-то долю секунды мне с облегчением показалось, что я обознался. Но нет, это была она, маленькая танцовщица из таверны «Летучая рыба». Мулан, в своем развевающемся на ветру платье, стояла, в ужасе глядя на меня и прижимая к груди засохшую розу, ту самую, что я нашел у нее в шкатулке. Я пошатнулся, остановился и едва не упал, товарищи сказали, что я внезапно побледнел, как будто увидел перед собой смерть. Они бросились на помощь ко мне, спрашивая, что случилось, но я отстранил их руки, пробормотав, что все в порядке. После я соврал, что у меня просто внезапно закружилась голова. Хотя я и принял все меры безопасности, чтобы никто из посторонних вопреки обычаям не смог проникнуть в церковь, но ледяной ужас на несколько секунд лишил меня здравого рассудка…
Нечеловеческим усилием я заставил себя оглянуться вновь (легче было бы посмотреть в дуло заряженного пистолета в руках грабителя), но Мулан там уже не было – она исчезла, словно мгновенное видение, и больше я ее уже не увидел. Как во сне я приобнял взволнованную Элизабет, нас тут же с ног до головы осыпали пшеницей, часть которой попала мне прямо в глаза, вызвав слезы, но я не обратил на это никакого внимания. Мы вошли в церковь, как в тумане передо мной прошла вся церемония, словно в беспамятстве сказал я: «Да», бесчувственным был поцелуй. Выйдя из церкви, я, не оглядываясь по сторонам, как можно быстрее прошел к карете, и только после того как она тронулась с места, немного успокоился. К счастью, Элизабет была слишком поглощена происходящим вокруг, чтобы приглядываться ко мне – иначе она непременно бы заметила, что со мной что-то не так. Она без устали трещала то с друзьями, то с подругами, то спрашивала что-то у меня – и я отвечал невпопад первое, что приходило в голову.
Скоро мы подъехали к Блейкли-холлу, в парке которого уже все было приготовлено к свадебному завтраку (точнее, обеду). Мы прошли через украшенные цветами ворота и уселись за стол. Поздравления и тосты сыпались один за другим, но я только усилием воли заставлял себя улыбаться и кивал всем со стеклянными глазами. Кусок не лез мне в горло – несмотря на голод, я практически ничего не ел, только пил, много и все подряд, так что, когда пришла пора первого вальса, все уже начало плыть у меня перед глазами. Однако алкоголь сделал свое дело – вскоре меня отпустило, а потом я и вовсе почувствовал облегчение. Вся эта история с Мулан, пари и розой стала казаться мне дурацкой сказкой, которая потом начала уже веселить меня.
Помню, как стоял я со своими проигравшими спор товарищами, вспоминая все подробности того дела, как Стентон фыркал с набитым бужениной ртом, а Батт охрипшим голосом орал тост за мое здоровье. Я танцевал как безумный со всеми подряд, возвращался к столу, снова пил, поднимая рюмку за каждого присутствующего, я веселился – веселился на своей свадьбе, справляя поминки по отправленным в прошлое юношеским беспутным забавам по ночным кабакам в потных, жарких объятьях распаленных портовых девиц…
Перед уходом на брачное ложе мы с Элизабет с удовольствием выпили поднесенного нам медового напитка, после чего, провожаемые всеобщим ликованием, удалились. Когда двери комнаты Элизабет наконец-то закрылись за нами и она кинулась ко мне в объятья, страстно обхватив руками и приникнув в жадном поцелуе, то все мои тревоги мгновенно покинули меня. Алкоголь оглушал меня – с треском я срывал с нее одежду, пока, наконец, не возымел желаемого, а потом, обессиленный, выключился мертвым сном.
