– Злобная баба, говорят, – вставил я, отрезая очередной кусок.
– Ш-ш-ш! – Уллис оглянулся по сторонам и сердито бросил: – Не ори, тут у стен уши имеются!
И вполголоса продолжил:
– Видел я особу эту – правда, мельком и издали – естественно, что не в толкучке она была, а со стороны смотрела на все это.
Сидела под балдахином, окруженная стражей, так что муха не пролетит. А будешь пялиться на нее хоть и с двух миль, так сразу башку на кол насадят! Вся как жаба раздувшаяся, так что и вдвоем обхватить трудно, на шее не знаешь, чего и больше, бус ли драгоценных или подбородков болтается, физиономия плоская как блин и белая от пудры – только брови черные, словно стрелы, намалеваны. Одно слово, ведьма. Про нее слухи ходили, что она колдовством занималась и даже на самого императора влияние имела. Так что неизвестно, что лучше было – сразу на плаху отправиться или в немилость к ней попасть…
Уллис отправил себе в рот еще один кусок и, измазав бороду, начал утираться полотенцем.
Я сделал глоток хереса и повертел в руках стакан:
– Неужели и в самом деле такая страшная?
Уллис наклонился ко мне и еле слышно произнес:
– Хуже не придумаешь – гибель сколько народа извела. Про нее и по сей день легенды жуткие ходят. Да только тогда бесполезны все ее усилия оказались – птичка-то, оказывается, перед тем как гавань перекрыть успели, упорхнула: на каком-то корабле контрабандистском отплыла. А пока преследователи разобрались что да как, время было упущено. Видать не скупился Мо на деньги и хитрости, если удалось им под самым носом у береговых дозорных из реки в открытое море выйти. Можно сказать между пальцев у них проскочили… Целая армада в погоню вылетела, да капитан корабля того, видать, сам дьявол оказался – только и видели его. Знал старый Мо, к кому обращаться, видать, дорога ему девчонка та была – у самого-то ни детей не было, ни родственников никаких не осталось. Так что ни на ком императрице злобу свою выместить не удалось, и предала Мо анафеме она заочно, сам-то он как в воду канул.
– Так и не нашли? – спросил я тревожно.
– Нет, – ответил Уллис. – Говорят, что этот старик не простой человек был, а магией какой-то владел, и мог взглядом одним предметы разные двигать. Такого даже с целой армией так просто не возьмешь. Самого-то его никто более не видал в глаза, однако слухи упорно ходят, что скрывается и по сей день. Хотя думаю, что умер он уже давно – старый он был и тогда, а сейчас ему больше ста должно быть. Столько даже тут не живут. Скандал потом жуткий был – как-никак много иностранцев обижено было, да загладили все же. Не такую роль его величество Хун Ли во всем этом играл, чтобы разносить его по всему миру. Императрице все же выволочку он потом хорошую устроил за такое своеволие, но на том все и закончилось… Только до самого последнего дня ее величество ядом исходила: хоть из-под земли так ловко одурачившую ее беглянку выкопать мечтала. Да слава богу, унялась наконец-то полгода тому назад. Лишь недавно траур сняли…
– Да, – сказал я. – Интересная история. Прямо хоть легенду пиши.
Мне вспомнился тот загадочный китаец, приходивший в «Летучую рыбу» к Мулан, оказавшийся впоследствии матросом с прибывшего из Китая корабля и привезший ей какое-то письмо. Значит, он доставил ей весть о смерти императрицы. Вот почему она настолько обрадовалась, что даже расцеловала его на прощанье. Теперь понятно, почему девчонка вышла из тени: со смертью ее самого лютого врага интерес к ней со стороны Поднебесной сам по себе исчез. Но при мысли о том, кто мог послать ей это письмо, меня непроизвольно передернуло. Хотя слова Уллиса произвели на меня успокоительный эффект: столько человек прожить не может даже здесь, и скорее всего, вместо деда ей инкогнито писал некто иной…
Мы поболтали еще с полчаса, после чего расстались до половины второго следующего дня, когда он должен был заехать за мной на «Октавиус». Вернувшись на корабль, я первым делом спустился в каюту, где, запершись в одиночестве, начал скрупулезно, до мелочей обдумывать план завтрашних действий. Кем я был по сравнению с тем же самым Уллисом – мелочевкой, хозяином простой шхуны, и явно не был бы даже удостоен внимания со стороны таких дельцов, с которыми он водился, если бы не былая дружба с ним. Самое большое, на что я смогу рассчитывать на этом обеде, лишь пара секунд внимания с их стороны, когда Уллис представит меня. От того, что я скажу им в тот момент, и зависит то, как со мной будут общаться дальше (и будут ли они вообще делать это). Выставить себя на посмешище я мог всего лишь одним словом, но вот хоть чуть-чуть заинтересовать их своей персоной – это уже требовало большого искусства. Даже если бы я при поддержке самого Уллиса стал бы бравировать своими коммерческими планами по развитию доброго имени компании «О’Нилл и сыновья», а то и пламенно клялся бы в желании вступить в ряды Британской Ост-Индской компании, то максимум заслужил бы снисходительные улыбки с их стороны. Здесь нужен был крутой козырь, который враз заставил бы их всех присвистнуть.
И он у меня был! Нужно было только вовремя ввести его в игру. Я, присев в свое кресло перед столом и глядя на разложенные на столешнице навигационные приборы, расхохотался – теперь уже не нужно было искать веского предлога, который отбросит все сомнения Ситтона, Берроу и Метью вместе взятых. Завтра все покажет.
«20 марта. Лопнул носовой швартовый канат в пять часов утра по местному времени. Пришлось срочно производить перешвартовку…»
Британская Ост-Индская Компания
«21 марта. В трюме № 1 корабельными крысами были прогрызены два мешка с чаем. В целях профилактики борьбы с грызунами под руководством судового врача Стивена Ингера в местах их наиболее вероятного скопления были разложены приманки со стрихнином…»
– Давай, дорогая, – сказал я. – Нас будут ждать.
Я стоял посреди каюты, разряженный в пух и прах, и нетерпеливо переминался. На мне красовались серый фрак, белоснежная шелковая рубашка с синим жилетом и тонким, изящным галстуком. На ногах были лакированные лодочки с белыми гетрами, на голове – высокая шляпа с массивной серебряной пряжкой. В руке была старая добрая тросточка с серебряным набалдашником. Элизабет уже битый час вертелась перед зеркалом и бесконечно хмурилась, то и дело находя какой-то изъян в своем туалете. В белом парике и громадном зеленоватом кринолине она выглядела несколько старше своих лет, но при этом вид ее вполне соответствовал обществу королевского двора.
Воспользовавшись тем, что она, увлекшись собой, совершенно потеряла меня из вида, я тихонько открыл сейф и, вытащив оттуда шкатулку с драгоценностью Мулан, быстро спрятал ее во внутренний карман. Камень оказался самым настоящим бриллиантом в пять каратов и семьдесят три грани – так его описал знакомый моему отцу ювелир в Ливерпуле, которого я навестил перед самым отплытием. Это был пожилой еврей Авии Шлафман, занимавшийся скупкой краденых и контрабандных алмазов. Как оказалось, это был не просто безымянный минерал, а алмаз, в некоторой степени известный и носящий имя «Лоа Танг». Где был добыт этот камень, неизвестно, но Шлафман с уверенностью сказал, что огранен и шлифован он был в Китае императорским ювелиром Ли Чженем, и даже показал мне некоторые признаки, показывающие руку именно этого мастера. Шлафман еще долго говорил об особенности мастерства Ли Чженя, но меня это интересовало мало, так как я был напрочь оглушен ценой этого камешка. Шлафман оценил его в полтора миллиона фунтов стерлингов – и то сказал, что это лишь приблизительная оценка. Лишних вопросов он не задавал, но недвусмысленно намекнул, что меня могут ожидать серьезные неприятности, так как подобные вещи в магазинах не продаются и вполне возможно, что за «Лоа Танг» тянется нехороший след. Я хорошо отблагодарил его и отбыл восвояси. Однако предостережение Шлафмана я учел, поэтому спрятал бриллиант в сейф «Октавиуса» до лучших времен. И вот теперь, похоже, это время настало – и он сослужит мне сегодня добрую службу…
