В этих делах я был мало сведущ, поэтому пропускал большую часть мимо ушей, потягивая душистый кофе, меж тем искоса наблюдая за Уллисом, который лишь время от времени влезал в общую полемику с отдельными фразами. И вот теперь, пользуясь моментом, когда наступила короткая передышка, он наконец взял слово. Разговор он начал с довольно агрессивной нотки, отругав голландцев, удерживающих в своих руках Африку. Не менее получаса он яростно чесал их на все лады, после чего более чем явно высказал мечту о том моменте, когда над Кейптауном взовьется британский флаг. Оратором он оказался отменным, и своей пылкой речью заслужил хоть и немногословное, но всеобщее одобрение. И уже через несколько секунд разразились бы очередные дебаты, но я мгновенно включился в игру, первым поддержав его мнение и озвучив для примера расценки на пресную воду и продовольствие. Вся аудитория с интересом взглянула теперь уже на меня. Я тут же воспользовался моментом и высказал непосредственно Уллису свое недовольство длительным обходом Африки, не забыв при этом отругать турок и испанцев, державших в руках кратчайшие пути из Европы в Азию. Понятное дело, что ничего нового я этим не сказал, только лишний раз наступил на больную мозоль, однако уже через несколько минут я подвел разговор к существованию еще одного кратчайшего прохода между Европой и Азией.
Подчеркнув еще раз значимость открытия данного пути, я всенародно раскрыл перед упрямым Уллисом привезенные с собой карты Берроу. Уллис смеялся надо мной как только мог, но, к крайнему моему удивлению, поддержки не получил ни от кого. Наоборот, все слушали меня с необычайным вниманием, и прежде всего Шомберн – по всей видимости, он лучше всех понимал меня. Левингстон презрительно щурился – вероятно, он уже не впервые слушал подобные речи. Эдвайс внешне соблюдал нейтралитет, хотя, судя по всему, безразличным к этой теме он также не был. Главное, что никто не воспринимал наш разговор всерьез, принимая его за обычную беседу. Так что задуманный мной кульминационный момент превзошел все мои ожидания. Уллис поблагодарил меня за выступление, после чего обозвал весь мой рассказ полной ерундой – и, как я понял, большая часть присутствующих, включая и Левингстона, была абсолютно с ним согласна. Естественно, я вспылил, и наш диспут перешел в открытое противостояние, закончившееся яростным спором. На удивление Уллиса, я все еще не вызывал его на пари, хотя, по нашей договоренности, время уже давно пришло, а только умело подливал все больше масла в огонь…
Наконец с каким-то облегчением я услышал, как подал голос Шомберн. Он вполне согласился с моими доводами, но в отношении возможности форсировать данный проход выдал категорические сомнения. Дальше события начали нарастать подобно снежному кому: с места поднялся некто по фамилии Миллер, немедленно вставший на сторону Уллиса, а потом к ним присоединились еще несколько человек. Они явно решили посмеяться надо мной – так, как это делал сейчас Уллис. Именно тогда-то я и поставил точку.
– Вы смеетесь надо мной, почтенный! – окончательно вспыхнул я в ответ на очередной колкий выпад Уллиса. – Вы отрицаете научные факты! Ну так я готов доказать вам на деле свои слова – как серьезный человек серьезному человеку!
Все с интересом замолчали, глядя на нас.
– Предлагаю пари! – чуть ли не выкрикнул я. – При всех уважаемых господах, находящихся в этом зале! Северо-Западный морской проход существует, и мой корабль пройдет его за один навигационный сезон! От Аляски до Гренландии за один переход!
– Согласен! – выпалил Уллис. – Ставлю двадцать тысяч фунтов!
В ответ я с презрением засмеялся:
– Двадцать тысяч фунтов! Вы щедры как палата общин!
В ответ Уллис расхохотался:
– Сто тысяч! Вас это устроит?!
Длинное лицо Левингстона аж дернулось вперед, Эдвайс сглотнул, из уст всех присутствующих в помещении вырвался единодушный возглас.
– Как человека, способного дать вам должный ответ, – сказал я во всеуслышание. – Ставка принимается!
С хлопком наши руки сомкнулись над полированной поверхностью стола в крепком пожатии.
– Будьте же все присутствующие в этом помещении свидетелями нашего пари! – крикнул Уллис. – Бумагу и перо!
Мгновенно всем своим внутренним чутьем я ощутил общую атмосферу и тут же выдвинул свой главный козырь, который так долго держал в тайне.
– Есть ли еще в этом зале человек, желающий также бросить мне вызов?!
Нижняя челюсть отвалилась у Уллиса, когда он услышал мои слова, а в глазах его промелькнул ужас. Только теперь перед ним раскрылась истина моего замысла. Левингстон, за которым я наблюдал больше всех, презрительно усмехнулся…
Тут не хватало только последней точки, и я ее поставил, словно вогнав ядро под ватерлинию…
Жестом подозвав слугу с подносом, я взял бокал вина и, подняв его вверх, провозгласил:
– За Уллиса Треймонда! За храбрых ирландцев!
И одним махом опрокинул в себя его содержимое – бил я прямо наотмашь, ибо мы с Уллисом были единственными представителями Ирландии на этом собрании. Мгновенно мирная атмосфера улетучилась, и все вокруг словно наполнилось жаром от раскаленных углей. Такой дерзости от меня не ожидал никто из присутствующих. Моментально наступила мертвая тишина, но впечатлении было, словно разразилась немая буря, в удивительном безмолвии выворачивающая с корнем деревья и беззвучно сносящая дома на своем пути…
«Наглец», – прочитал я по губам Левингстона. Его глаза метнули молнии, рука яростно сжала лежавший перед ним платок. Я уже не раз слышал, как этот человек махал этим самым платком, после того как солдаты Клайва привязывали к пушкам пленных бенгальских мятежников…
Шомберн уставился на меня, как военный фрегат – дулами орудий. Эдвайс яростно оскалился – слова так и застряли у него в горле, по помещению словно прокатилось рычание…
Уллис замер как каменный – по всей видимости, моя дерзость напугала его до полусмерти. Однако именно он и опомнился первым.
– Вы слишком много себе позволяете, уважаемый! – крикнул он, вскочив со своего места. – Вы ведете речи, недостойные данного общества!.. Вы немедленно должны принести собравшимся господам свои извинения…
Хитрость его раскусить было нетрудно – сейчас он попросит меня удалиться, тем самым оградив и себя и меня от дальнейших последствий.
Однако старый мерзавец Левингстон мгновенно распознал его маневр. С отвратительной ухмылкой он поднялся со своего места и проковылял к разбушевавшемуся Уллису, опираясь на трость. Подойдя к нему, он по-отечески сказал моему другу несколько успокаивающих слов, отчего тот мгновенно замолчал и сел обратно, видимо, под давлением его авторитета. После чего у всех на глазах Левингстон двинулся уже ко мне.
– Двести тысяч! – даже не засмеялся, а захихикал Левингстон, подойдя вплотную, после чего еле слышно прошипел в упор: – Сэр ирландец!..
Он особо выделил последнее слово, будто выплюнув комок желчи.
– Наличность, ценные бумаги, драгоценности?! – важно спросил я.
