– Они пожирали своих мертвецов!..
– Йо-хо-хо-хо, и бутылка рому!
– Жевали мослы их, пили их кровь!..
Действительно, ледяной фронт стоял слева и тянулся к невидимому отсюда берегу Канады, часть его, которую мы только что преодолели, занесло дрейфом в пролив (хотя не исключено, что там было какое-то течение). А справа была чистая вода, по которой, подобно парусам кораблей, спешащих в гавань, до самого горизонта двигалась армада бесчисленных льдин.
– …Глазами сверкал, как лесная сова!
– Йо-хо-хо-хо, и бутылка рома!
– И в хохоте страшном тряслась голова! – раздавалось в холодном воздухе.
«Вовремя вышли», – подумал я про себя, озираясь по сторонам.
– Пей, и дьявол тебя доведет до конца!
– Йо-хо-хо, и бутылка рома!..
– Табань! – заорал Метью, после чего вскинул пистолет и нажал на курок. Выстрел прогремел в воздухе, эхом шарахнул по расщелинам, гулко отразился от выступов и скал. Это был сигнал – в ответ до нас донесся глухой взрыв, через минуту – еще один, и еще. Вскоре из-за мыска показался идущий под брамселями «Октавиус», на палубе которого передвигались человеческие фигуры. На баке сверкнули красные вспышки и донесся треск мушкетных выстрелов, в тот же момент льдины по ходу движения судна взбучились и прогремел взрыв, поднявший вверх целый столб воды.
Все было очень просто: с бака стреляли из мушкетов (орудие не годилось для этого дела по целому ряду причин), целясь в красные флажки, в то время как судно аккуратно двигалось вперед по освобождавшемуся от разогнанных очередным взрывом льдин пространству, которое вновь быстро смыкалось за кормой судна. Тут нельзя было зевать, ибо малейшая задержка могла остановить продвижение, нельзя было и торопиться, чтобы не попасть самим под свой же взрыв – так что от Ситтона, стоявшего на баке, требовался максимум его капитанского умения и опыта в руководстве маневрами. Отбрасывая заиндевевшим форштевнем попадавшиеся на пути редкие льдины, судно шло вперед, команда стояла по обоим бортам, баграми и крючьями отталкивая вершины вновь подступавших льдин, от стрелков на баке требовалась железная выдержка, дабы сохранять меткость на качающемся корабле. Дэнис, Эрни и еще один из матросов перезаряжали их мушкеты. Несколько человек стояли на реях, Берроу что-то кричал с марса, показывая рукой вперед.
Через несколько минут корабль уже поворачивал на чистую воду, и на его реях развернулись все паруса. «Октавиус» вырвался из ледяной мешанины, и теперь под попутным ветром быстро двинулся в нашу сторону.
– Весла на воду! – крикнул Метью и повернул румпель на румб к востоку. Шлюпка по касательной быстро пошла на сближение с кораблем, который, отойдя кабельтовых на три от кромки плавучего льда, зарифил паруса, ожидая нас. Через тридцать минут мы были уже на борту. Я промерз до костей и еле держался на ногах, но, несмотря на это, долго еще стоял на юте, пристально глядя на уходящие угрюмые берега островов Канадского Арктического архипелага, за дикой природной стихией которого осталась победа над всем математическим гением человеческого разума.
Обед, приготовленный руками Элизабет, на время маневров заменившей на камбузе кока, придал мне силы, но душевного упадка не подняла даже изрядная порция рома и похвала Метью, из которого доброе слово подчас невозможно было вытянуть и клещами. Обед в каюте, состоявший из маленького куска вареной медвежатины и небольшой порции каши, прошел в полном молчании.
– У нас практически не осталось пороха, – сказал Метью. – Все извели на бомбы. Охотиться придется теперь крайне аккуратно…
– Если что, попробуем поставить ловушки на птиц или ловить рыбу, – сказал Берроу. – Но нам нельзя останавливаться. Если только не заметим медведя на льдине – тогда нужно бить наверняка…
Вырвавшийся из ледяной ловушки «Октавиус» стремительно шел на северо-восток.
«12 сентября 1762 года. Идем во льдах. В три часа ночи от пневмонии скончался матрос Вордер. Отмечено существенное понижение температуры. Днем столбик термометра не поднимается выше 0, ночью температура опускается до -20° F. Наблюдается постоянное обледенение корпуса и такелажа. Команде приходится постоянно сбивать ледяные наросты. Количество дрейфующих льдов увеличилось втрое. Вынуждены отклониться от первоначального курса до 72-й параллели с. ш. Ветер северный, умеренный, временами идет сильный снег. Видимость плохая…»
Снег крупными хлопьями падал из темноты морозной ночи на поверхность воды и не сразу таял, продолжая некоторое время держаться на ней, напоминая миниатюрную каравеллу с причудливо распущенными белыми парусами. «Октавиус» был весь белый от снега, и высоко на реях он лежал в темноте, как на ветках какого-то диковинного дерева в лесу. Со снастей свешивались сосульки, железо блоков заиндевело, палуба и надстройки в свете единственного фонаря на шкафуте сверкали от инея. Было чрезвычайно холодно – несмотря на длиннополую меховую шубу, укрывавшую меня с головы до пят, и уэльский парик, мороз ощутимо кусал меня за нос и щеки, а борода с усами покрылись сосульками. Нас окружали угрюмые льды и многочисленные айсберги, между которыми мы шли уже больше недели. На палубе не было ни души – только на юте виднелась заснеженная фигура рулевого, также с головы до ног укутанного в шубу, из глубины капюшона которой шел легкий пар от дыхания, да на баке неподвижно замерли два силуэта впередсмотрящих…
Запасы провизии и угля катастрофически сокращались – в продуктовой кладовой осталось только несколько мешков с сухарями и несколько кусков вяленой медвежатины, а также полупустой бочонок рома. Я приказал команде распечатывать мешки с чаем и пить крепкий чай, но эффект от этого был незначительный. Холод пронизывал судно насквозь, и все спали практически в полной одежде: огонь горел только в моей каюте и печке кубрика. На камбузе уже давно погасли плиты, и в бывшем царстве Каммингса теперь властвовали иней и холод. Берроу стал бледным, изможденным, у него ввалились глаза, и он выглядел неимоверно постаревшим. Метью зарос всклокоченной гривой волос и длинной бородой, неимоверно исхудал и весь словно бы скрючился от мороза. Он часто кашлял и дышал со свистом, хватаясь за грудь, будто ему не хватало воздуха. Ситтон тоже резко осунулся, но держался с прежней выправкой, однако раскрасневшиеся, слезящиеся от бессонных ночей глаза его выдавали чудовищное внутреннее напряжение. Элизабет заболела еще неделю назад, а три дня тому назад и вовсе слегла – и с тех пор не поднималась с постели. С каждым днем ей становилось все хуже и хуже, и Ингер высказывал серьезные опасения. Я утешал и развлекал ее как мог, и изредка на ее посеревшем лице со впалыми щеками появлялась слабая, усталая улыбка. Команда выглядела как призраки, безмолвно передвигающиеся по всему кораблю: не было ни прежнего задора, ни шуток, ни смеха. Дэнис резко ослаб от недоедания и холода, и вскоре его пришлось поместить в лазарет.
Навстречу нам не только не попалось ни одного судна, но даже белые медведи, казалось, стороной оплывали «Октавиус» – за все время с того момента, как мы покинули Канадский архипелаг, нам так и не встретился ни один из них. Несколько раз мы видели лежащих на льду тюленей, но еще задолго до приближения к ним на расстояние выстрела с палубы эти осторожные животные, обладающие неимоверно острым слухом и зрением, ныряли в воду. В двух из них нам удалось-таки попасть, но смертельно раненные, истекающие кровью, они все равно сползали в воду и исчезали в родной стихии, прежде чем мы успевали поймать их. С рыбой дела обстояли несколько лучше, однако это мало спасало нас от все обостряющегося с каждым днем голода.
