Все события и персонажи вымышлены, любые совпадения случайны.
Любовь – это пламя, которое сжигает все вокруг.
Шейх Руми
Жизнь – недурная пьеса со скверно написанным третьим актом.
Трумэн Капоте
Неподвижная азиатская ночь. Черное небо утыкано сотнями звезд. До них едва не достают верхушки гор, которые окружают Исламабад. Здесь начинаются Гималаи и Гиндукуш. Это – север Пакистана, где не бывает такой одуряющей жары, как на юге, в Карачи, Лахоре или Мултане. А зимой или даже поздней осенью в этой части страны становится прохладно, в ночное время – даже холодно. Температура опускается до нуля градусов, в горах выпадает снег. Днем, правда, солнышко пригревает, и горожане и сельские жители радуются теплой погоде.
Но сейчас о ней можно было только мечтать. Конец ноября. Пронизывающий ветер, предвестник зимнего муссона, гулял по улицам дипломатического анклава – района на окраине пакистанской столицы, выделенного для миссий зарубежных стран. Несмотря на привилегированный статус, благоустроенным назвать его было трудно. Неподалеку – отравленное фекалиями и химическими удобрениями озеро Равал, откуда доносились тошнотворные запахи. По пустынным улицам бродили одинокие козы и коровы, страдавшие от бессонницы.
Пастухи из близлежащих деревень пригоняли сюда скот – попастись на зеленых лугах, еще не застроенных зданиями дипломатических представительств – и порой располагались тут же на ночлег. Спали, завернувшись в теплые пашмины, прямо на земле. Охранники у ворот посольств кемарили, сжимая в руках оружие.
Все как всегда, ничто не предвещало опасности. Неожиданно на одной из улиц возникла темная фигура. Шла осторожно, спотыкаясь. Человек крупный, мощного телосложения. Приблизился к воротам посольства одной из небольших европейских стран. Здесь даже охранника не было: государство бедное, приходилось экономить. Один чокидар
[1] в застиранном шальвар-камисе
[2] посапывал на траве. Рядом – стоптанные сандалии.
Ворота были закрыты, но снизу их отделял от земли довольно широкий просвет. Злоумышленник ухитрился протиснуться сквозь это пространство. Крадучись, прошел по аллее и на мгновение застыл перед дверью, которая вела в резиденцию главы миссии. Аккуратно, не торопясь, повернул ручку и с облегчением вздохнул. Ни хозяева, ни прислуга не позаботились обезопасить себя и запереть дверь. Путь был свободен. Незнакомец так же крадучись заскользил по коридорам внутри дома. Видно, планировка ему была известна и, пройдя сквозь анфиладу комнат, он безошибочно отыскал нужное ему помещение – спальню посла Мичко Желева. Дипломат мирно почивал на широкой постели вместе со своей супругой. Неровно гудел кондей
[3]. На тумбочке – недопитая бутылка бренди, пепельница с окурками, детектив в бумажной обложке.
Хоть незнакомец был могуч и широк в плечах, вел он себя несколько неуверенно, во всяком случае, не так, как полагалось злодею-грабителю. Встав посередине спальни, принялся нервно облизывать губы, переминаясь с ноги на ногу. Наконец решился и слабым голосом позвал посла:
«Эй… Эй…». Мичко продолжал спать. Незнакомец сделал пару шагов вперед, склонился над спящим и легонько потряс его за плечо. Мичко что-то промычал, неохотно расставаясь с очевидно приятными сновидениями, и открыл глаза. Поначалу ничего не мог понять. Затем, разглядев нависшую над ним рожу (именно рожу, опухшую, с мутным и бесспорно пьяным взглядом), заорал благим матом. Немедленно проснулась супруга. Сноровисто вскочила и бросилась к выходу, выкрикивая то, что обычно выкрикивают при таких обстоятельствах: «Грабят! Убивают! На помощь!». Впрочем, надежда на то, что ее кто-то услышит, была невелика. Метрах в ста находилось российское посольство, но толстые каменные стены и густые деревья служили надежной звукоизоляцией.
Тем временем незнакомец совсем не угрожающе, а скорее жалобно пробормотал:
– Мичко, ну ты че… Я ж по делу. Ты че…
Однако Мичко не унимался и вопил в унисон с супругой, отпихивая незваного гостя руками и ногами. Тот был явно огорчен, однако не терял надежды выправить ситуацию:
– Мичко, ты извини… Мне бы того… этого… У тебя чего есть, а?
Мичко, постепенно приходя в себя, сообразил, что над ним склонился не бандит или того хуже – убийца, а жаждавший спиртного дежурный комендант российского посольства Владимир Караваев. Он изумленно произнес:
– Володя, ты?
– А то, – сумрачно подтвердил Караваев. – Ты спишь, а мы дежурим…
Немного успокоившись и почувствовав уверенность в себе, Мичко начал ругаться на родном языке. Затем перешел на русский:
– Болван, кретин! Спятил! – Бросившись к телефону, набрал номер, но не дождался ответа.
– Что за черт! Где Талдашев? Спит и телефон отключил!
Талдашев был офицером безопасности российского посольства.
– Безобразие! – Распалившийся дипломат снова принялся жать на кнопки телефонного аппарата. Ему ответил заспанный голос: «Посольство России…»
– Мне Бахыта! Талдашева!.. – возбужденно пролаял в трубку Мичко. – Где Талдашев?!! Спит?… Разбудить, мать вашу!.. Как не можете?! А кто может?!
Он в ярости бросил трубку и гневно уставился на Караваева.
– Ну, братья-славяне! Вы или пьете, или дрыхнете! Я этого так не оставлю.
Володя стоял неподвижно, руки умоляюще прижаты к груди. В глазах грусть и тоска. Его поза и внешний вид должны были свидетельствовать о глубоком раскаянии, смирении и искреннем желании искупить свои грехи. Но Мичко еще не созрел для милосердия.
– Я тебе покажу, как нарушать экстерриториальность! Ты понимаешь, что нанес моральный и психологический вред послу суверенного государства?
– Что ты, Мичко, – в ужасе прошептал Караваев, – мы же с тобой два дня назад вместе жбанились. Или три… Тебе сливовицу тогда прислали…
Посла передернуло при упоминании о совместном возлиянии. Он с ненавистью смерил взглядом дежурного коменданта, и тут его неожиданно осенило:
– Все! Я знаю, кому позвоню! Уж он тебя отдраит, мерзавца!
Схватив мобильник, Мичко быстро нашел нужный номер в памяти телефона.
Спустя сорок минут советник российского посольства Ксан Ремезов и дежурный комендант Владимир Караваев шли к машине. Ксану лет сорок, он среднего роста, светловолосый, держится уверенно. Волевое, неулыбчивое лицо. Мрачный, не выспавшийся, ступает тяжело.
