– Что вы! – всплеснул руками Ксан. – Тут ведь личные качества и достижения во внимание не принимаются. Все дело в должности. Резидент в Нью-Дели – генеральская. А в Пакистане – только полковничья…
– Пользуешься тем, что не могу тебе уши надрать.
– Конечно. – Ксан присел. – Кто тогда Ваху охранять будет? И вообще работать…
– Да, и вообще, – кивнул Старых. – Чеченцы сюда зачастили, словно пятнадцать лет назад. Ты тогда тоже здесь был…
В те годы, на излете второй чеченской войны, в Пакистан регулярно наведывались эмиссары «Независимой Ичкерии», собиравшие пожертвования на борьбу с русскими. Они наладили тесные связи с местными клерикалами, развернув пропагандистскую кампанию и собирая средства на «святой джихад». Потом все как-то утихло. Чечня обрела некоторую стабильность, а пакистанские власти, заинтересованные в улучшении отношений с Москвой, пообещали не допускать антироссийских акций. Но вот теперь чеченский вопрос снова обострился, и Пакистан не остался в стороне. Ситуация вроде была принципиально иной, но, как и прежде, могла легко спровоцировать повышение террористической активности. Режим Горгуева в Чечне становился все более жестоким и авторитарным, ширилось оппозиционное движение. Боевики действовали в горах, другие бежали из республики, в том числе в Пакистан. Формировались боевые группировки, ставившие своей целью свержение диктатора, обосновавшегося в Грозном.
– Ваха – правая рука Горгуева, – напомнил резидент, – его спецпредставитель, заместитель министра внутренних дел. Но влияния у него больше, чем у министра. Какой-то он его родственник, Горгуева, не министра…
– Перевертыш, – хмыкнул Ксан. – Ренегат.
Резидент нахмурился.
– Когда-то был человеком Масхадова. Сколько крови пролил. Потом переметнулся. Умный. Вовремя предать – это не предать, а предвидеть. Только какого рожна ему надо в Пакистане?
– Ты читал депешу.
– «Расширение сотрудничества с целью роста взаимопонимания, религиозной терпимости, цивилизационного взаимопроникновения и с учетом установки на расширение внешних связей субъектов Федерации», – процитировал Ксан.
– Хорошая у тебя память.
– Мы такую белиберду каждый день читаем, невольно откладывается.
– А если откладывается, то должен понимать. Указание центра – есть указание центра.
– Да центр давно у Горгуева в заложниках! В Москве боятся, что в Чечне снова заваруха начнется. Горгуев – диктатор, зато порядок поддерживает. Деньги ему нужны, конечно, но сотрудничество с Пакистаном денег не принесет. И какое это может быть сотрудничество? Кроме остатков нефти у Чечни ничего нет. А эти остатки как доставлять? В канистрах горными тропами?
– Это политически вредное высказывание, – прищурился Алексей Семенович. – Проекты по развитию местной энергетической отрасли при содействии Чечни рассматриваются? Рассматриваются. Нефтяники из Грозного приезжали? Приезжали. Мы даже чеченским почетным консулом обзавелись…
– Он такой же консул, как я – мулла, – буркнул Ксан.
– Ему нравится. Ты ведь сам этим занимался. Знаешь ведь, что Идрис и его супруга нам нужны.
Идрис Дуррани входил в первую сотню пакистанских предпринимателей. Чечня и Россия не играли особенной роли в его бизнес-планах, главное было «титуловаться» консулом, да еще почетным. А какой страны – не имело большого значения. Конечно, с российскими дипломатами и сотрудниками торгпредства, с которыми Идрис частенько встречался, он постоянно обсуждал перспективы двустороннего взаимодействия, что давало обильную пищу для телеграмм в центр. Но и только. Старых и Харцева это не смущало. О контактах с Дуррани докладывалось как о конкретном доказательстве выполнения поручения «по чеченцам». К тому же он был ценным источником информации.
– Официально Дуррани – представитель Чеченской республики по торговым и экономическим вопросам. Но слово «представитель» здесь не котируется, а «почетный консул» – даже очень. Пусть им и остается. Хуже не будет, или у тебя другое мнение?
– Сами знаете, что нет, – нехотя признал Ксан. – Жаль только, что торговать нечем. У Горгуева мания величия. Захотелось международного признания. У других субъектов Федерации есть свои представители в разных странах, почему Чечне нельзя? Вот он и поназначал их. Кого-то из Чечни направил, кого-то из местных взял. Служба не пыльная. И выгодная. Тут многие готовы приплатить, чтобы почетным консулом заделаться. А Идрису эта должность задарма досталась. Он щеки надувает, на воротах табличку повесил – почетный консул Чечни в Пакистане, не у Пронькиных! Делегации ездят, приемы устраиваются, статус у человека какой! На кривой козе не подъедешь.
– Ну, а почему бы и нет? – резидент осадил распалившегося Ксана. – Есть же в Исламабаде почетный консул Литвы, тоже из местных. Хотя торговые связи с этой страной не поддерживаются, и литовская диаспора в Пакистане не существует. Делать ему толком нечего. Зато тот же статус, те же приемы, вес в обществе, а значит, и в бизнесе. Здесь это дорогого стоит. Восток. Судят по одежке, по мишуре. А Горгуеву приятно, ему хочется, чтобы у него все по-взрослому было. Власть, влияние, зарубежные эмиссары – почти послы. Кому это мешает? На приемах вкусно кормят, тусовки там небесполезные. Есть с кем пообщаться, можно многое узнать… Шантарский там днюет и ночует…
При упоминании о Шантарском Ксан нахмурился, но Старых этого не заметил. Он уже все сказал и торопился закончить беседу. Демонстративно посмотрел на часы, показывая, что время, отпущенное Ксану, почти истекло. Затем положил перед собой ладони на столешницу и побарабанил по ней пальцами.
– Визит Вахи насыщенный. Встречи в МИДе, в министерствах, создание чеченского культурного центра, обмен опытом в области сельского хозяйства… Главное побыстрее этот визит свернуть и Ваху спровадить. От посольства к нему приставят дипломата, на тебе – вопросы безопасности. Шантарского привлеки, он ведь у нас ведет «чеченские сюжеты»…
– Привлеку, – пообещал Ксан.
– Бронированный «мерс» дадим, Ваха обязательно захочет по окрестностям прошвырнуться, что-то посмотреть…
– Покажем.
– Сегодня вечером у Идриса прием в честь Вахи. Всем быть. Тебе и Шантарскому.
– Само собой, – пожал плечами Ксан.
* * *
Идрис Дуррани часто устраивал приемы, на которые приглашал партнеров по бизнесу, нужных людей, крупных чиновников. Он считался видным промышленником с разносторонними интересами. Строил электростанции, птицефабрики, молочные фермы. Ему принадлежало немало объектов недвижимости в Исламабаде, Бхавалпуре, Карачи, Лахоре и других пакистанских городах.
Человек дородный, властный, Идрис гордился своим положением, роскошным особняком и красавицей женой.
Хамилла была много моложе мужа (тому «зашкаливало» за шестьдесят) и с необычной судьбой. Чеченка по происхождению, она родилась в Турции – туда ее предки перебрались еще в XIX веке, в годы Кавказской войны. Рано потеряла родителей, погибших в автомобильной катастрофе, и, оставшись круглой сиротой, воспитывалась в приюте. Идрис, приезжавший в Стамбул для деловых контактов, увидел ее на детском благотворительном концерте, сбор от которого шел в фонд помощи сиротам.
