— Не сердитесь на меня, товарищ капитан третьего ранга? — чуть слышно спросил Фролов.
— Да, есть серьезные основания для выговора вам. Вы допустили ошибку, зайдя в этот бар. Знаете, как следят за границей за каждым нашим движением? Но уж если получилось такое… Вы ведь, как рассказывают товарищи, только хотели остановить этого мерзавца, чтобы не бил негра?
Фролов слабо кивнул.
— Смотреть спокойно на такое фашистское зверство… Невозможно это советскому человеку.
Фролов закивал, его глаза просветлели.
— А вот ваш друг Жуков — он проявил настоящую выдержку. Во-первых, успел отвести руку того субъекта, ослабил удар кружки. Иначе попросту раскроило бы вам череп… А когда началась свалка, Жуков вместе с Илюшиным подхватил вас, вытащил из бара.
— Так была-таки там драка?
— Да, американцам намяли бока. В баре оказались норвежские рыбаки и матросы, они показали свое истинное отношение к «заокеанским друзьям». Думаю — если бы не полиция, едва ли тот шкипер ушел бы на корабль своим ходом. А вот если бы наши приняли участие в драке — пожалуй, вы не отделались бы так счастливо, как теперь.
Фролов глядел с упреком.
— Да, вы отделались счастливо, — сурово сказал Андросов. — Судя по всему, тот молодчик только ждал повода для покушения. Возможно, он был не один. И расправиться с вами троими могли уж не кружками, а ножами, могли пустить в ход револьверы.
— Я, товарищ капитан третьего ранга, вот зачем вас позвал… — У Фролова перехватило дыхание, он провел языком по бледным губам. — Хотел доложить, что раньше того человека видел.
— Какого человека?
— Того, что меня кружкой ударил.
Андросов выжидательно молчал.
— Я его на пирсе видел, около ледокола. Он тогда к самому борту подошел, подмигивал, словно кого-то с «Прончищева» вызывал. Сперва я подумал — он Тихону Матвеевичу, стармеху нашему, мигает. Мичман Агеев это дело опроверг. Сказал, это, может быть, какой-нибудь норвег на Танечку нашу засмотрелся. Я Ракитиной это в шутку и передал.
— Ну, а Ракитина что? — спросил рассеянно Андросов.
— С чего-то рассердилась на меня, расплакалась, разобиделась. Я ее еле успокоил, прощенья просил…
— А наружность этого человека можете описать?
Фролов молчал, думал. Андросов крепче сжал его руку.
— Ну-ка, Дмитрий Иванович, вы же сигнальщик, корабельный глаз, да и в разведке работали немного. Можете описать этого субъекта, который к кораблю подходил?
— Стараюсь… — Фролов мучительно соображал. — Лицом как будто даже приятный, черты правильные, все на месте. Волосы? Какие-то светловатые, а скорее темные, шляпой они были прикрыты… Крепкий парень. Пожалуй, повыше среднего роста, а не высокий… Вот как тот, что в баре меня ударил… Хочу описать, а все расплывается…
Он замолчал, поднял недоуменно брови, бледно улыбнулся:
— Это, называется, описал! Не за что зацепиться.
— Нет, вы хорошо описали его, Фролов, — сказал Андросов. — Вы очень правильно его описали.
— Неужто знаете, кто таков? — раненый чуть было не сел на койке.
Андросов встал, будто не слышал вопроса.
— Вы хорошо описали его, Дмитрий Иванович… Ну, вот что — лежите, поправляйтесь, не мучайте себя ничем. Повторяю, радуйтесь, что отделались так легко. Все высказали, что хотели сказать?
Фролов кивнул.
— В таком случае приказываю срочно поправляться.
— Есть, срочно поправляться. Голова у меня крепкая, военной закалки. Ни одному фашисту ее не пробить.
Когда Андросов вернулся в салон, обед уже подходил к концу. Таня поставила перед ним тарелку с борщом. Сливин и Курнаков доедали компот.
Олсен, о чем-то задумавшись, медленно разрезал на части на славу поджаренный бифштекс.
— Ну, что наш больной? — спросил Сливин.
— Дело идет на поправку…
С удовольствием, медленно Андросов ел борщ.
— Сообщил вам что-нибудь новое о бергенском скандале?
— Нет, ничего нового не сообщил. Его волновало, что русских моряков могли объявить зачинщиками драки. Я его успокоил. — Андросов перешел с русского языка на английский. — Думаю, и товарищ Олсен подтвердит, что уличные драки — обычное дело в портах, куда приходят американские моряки. Что вызывающее поведение этих новых оккупантов все чаще ведет за собой протест населения европейских портов. Что вы скажете на это, товарищ Олсен?
— О-о, я? — лоцман вскинул голову, как будто проснувшись.
Андросов повторил свой вопрос.
— Да, к сожалению, я могу это подтвердить. Пьяные скандалы, безработица, неуверенность в завтрашнем дне — вот что принесли нам послевоенные годы. — Олсен снова впал в глубокую задумчивость.
Сливин доел компот, вытер губы салфеткой, встал из-за стола. Вместе с ним поднялся Курнаков. Мерно покачивалась палуба салона. На медном ободе иллюминатора плавилось солнце, яркий световой зайчик запрыгал на скатерти стола.
Андросов и Олсен остались в салоне вдвоем. Андросов ел неторопливо второе. Олсен положил вилку и нож, вскинул свои светло-синие глаза.
— Я хочу думать, товарищ, что вы считаете меня другом советских моряков?
— Да, товарищ Олсен, я считаю вас нашим другом.
— Как друг советских моряков, я должен сказать вам одну вещь, сделать признание.
Андросов тоже положил нож и вилку, ждал.
— Если вы сочтете возможным иметь со мной разговор, так сказать, с глазу на глаз… — продолжал лоцман.
— Конечно, товарищ Олсен. — Андросов позвонил, вошла Таня. — Вот что, Татьяна Петровна, будьте любезны, закажите нам на камбузе хороший кофе. А по дороге прошу вас зайти проведать Фролова. — Таня улыбнулась, с готовностью вышла. — Слушаю вас, товарищ Олсен.
Как бы собираясь с мыслями, лоцман крутил столовый нож. Поджал в нерешительности губы. Положил нож, провел рукой по волосам.
— Я королевский лоцман, я вожу суда в наших водах уже двадцать лет. Но случай, о котором хочу вам рассказать, произошел со мной впервые.
Он снова замялся, чуть покраснели его сухие морщинистые щеки.
— Коротко говоря, накануне отплытия из Бергена меня вызвал к себе мой начальник, сделал мне заманчивое предложение. Он сказал, что ему уже давно не нравится мой вид, что он наконец получил возможность сделать мне небольшой подарок: предоставить отпуск для поправки здоровья. Я поблагодарил его. Я давно хотел отдохнуть и полечиться. Но мой начальник сказал, что я имею возможность начать отдых сейчас же. Это понравилось мне гораздо меньше.
Олсен с достоинством откинулся в кресле, глядел на Андросова из-под седых бровей.
