Эту карточку нашел под койкой Джексона краснофлотец Сидоркин, подметая перед ужином в кубрике пол.
— Мамаша его, что ли? — тихо спросил кто-то.
— Какая мамаша? Жена! Джексон нам эту фотку показывал, объяснял: супруга его, двое детишек, Мэри и Юджин, — ответил матрос с ближней койки. — Снялись они, когда в поход его провожали.
— А что же она старая такая?
— Стало быть, забот много, — сказал боцман Агеев. Он стоял опершись плечом о борт верхней койки, привычно охватив сильными пальцами черную кожу пояского ремня. — Муж в море, а она дома все хозяйство тащит, деток обстирывает. В Америке-то всякая там механизация, удобства — для богатых, а бедняки, слышал я, даже в Нью-Йорке живут в трущобах, там и днем крысы по комнатам шныряют.
— Когда мы с носилками прибежали, уже кончился он, — рассказывал коренастый зенитчик с мелкой насечкой рябин на юношеском твердом лице. — Отнесли его в дом, а в кармане — пачка долларов. Откуда бы ей взяться? Помните, когда мы рубли ему за починку платили, все хлопал себя по карманам, повторял: «Шоот оф мони», дескать, нет денег.
— Из-за ребят, может, и польстился на деньги, — сказал погрустневший Сидоркин.
— Может, из-за ребят… А может быть, сердце не стерпело, когда капитан орать на него стал, — сказал Ваня Бородин. В памяти явственно возникла картина: разъяренный багроволицый старик беснуется на пороге дома и к нему мчится на цыпочках мускулистый, сгорбленный Джексон. — Ну а когда убил, тут и соблазнился деньгами.
Люся сидела рядом с Бородиным, думала о своем.
С каким-то особым удовольствием, со смутным волнением смотрел Агеев на пылавшие смуглым румянцем девичьи щеки, видел влажный блеск прикрытых густыми ресницами глаз.
— Только и успел он несколько слов сказать перед смертью, — говорила Люся. — Дайте припомнить… Может быть, представлялось ему, что они с корабля спаслись, на шлюпках плывут.
— Фантазерка вы, товарищ медсестра, — сказал Агеев.
— Нет, правда, правда. Он вас, похоже, вспоминал, товарищ старшина. Вас и сержанта.
— Нас-то ему не с чего вспоминать было, — подал голос Кувардин.
— А вот вспоминал! — продолжала Люся. — Подождите, постойте…
Замолчала, подперла щеку маленьким крепким кулачком, смотрела сосредоточенно в пространство.
— Да, вот что он сказал: «Берег, им машу».
— Точно! — подтвердил Бородин. Расстраивался, что в эти минуты Люська совсем забыла его, обращается все чаще к высокому, видному старшине, на которого он давно точит зубы. — Верно Тренева говорит. Так он и сказал! Теперь и я вспоминаю.
Желтоватые, с пестрыми искорками глаза Агеева вдруг зажглись особым интересом.
— А как же это по-английски будет, товарищ краснофлотец? — спросил боцман.
— А он не по-английски, по-русски бредил, если хочешь знать! — отпарировал Бородин. И вдруг осекся, окинул присутствующих недоуменным взглядом: — А ведь чудно, ребята! Как он мог по-русски говорить? И ведь точно так пробормотал, Люська, как ты вспомнила, правда!
— Значит, так и сказал: «Берег, им машу»? — спросил Агеев. — А больше ничего не говорил?
— Нет, больше ничего! — сказала Люся.
Боцман вдруг повернулся, почти выбежал из кубрика.
Валентин Георгиевич шагал по комнате взад и вперед, сгорбившись, как обычно, потупив серое от усталости лицо.
— Разрешите обратиться, товарищ политрук? — постучавшись, Агеев застыл у порога в положении «смирно».
— Обращайтесь, старшина, — рассеянно откликнулся Людов.
— Товарищ политрук, Джексон перед смертью о координатах говорил.
— О координатах? — Людов остановился как вкопанный. Блеснули и погасли стекла устремленных на боцмана очков.
— Точно. Медсестра Тренева вспомнила. Пробормотал перед смертью: «Берег, им машу». Сказал, ясное дело, по-английски, а по-английски «координаты» будет «берингс».
— А что он еще сказал, Сергей Никитич, повторите! — Людов подошел вплотную, с неожиданной силой сжал руку разведчика.
— А еще сказал «им машу», — усмехнулся недоуменно Агеев. — Вот что это значит — не соображу…
— «Им машу»! — впалые глаза Людова просияли. — А помните, радист говорил — приподнимался он, словно дотянуться хотел до чего-то! Ин май шу, боцман! Пойдемте!
Он стремительно пересек коридор, вошел туда, где каменело на сером брезенте носилок неподвижное тело со строгим, точно вырубленным из базальта лицом. Выступали из-под простыни матросские ботинки на толстых, изношенных подошвах.
— Помните, Сергей Никитич, он этот ботинок чинил? — Людов показал на каблук, желтевший свежеобрезанной кожей. — И новые гвозди на каблуке…
Неловкими от нетерпения пальцами он распутывал узел сапожного шнурка.
— Позвольте, товарищ командир, — сказал Агеев. Расшнуровал ботинок, передал Людову.
Они вышли в коридор, вернулись в канцелярию, Людов положил на стол тяжелый ботинок.
— Может быть, оторвете каблук. У вас это выйдет побыстрее. — Обычное спокойствие уже вернулось к нему.
Агеев вынул из ножен кинжал, ввел острие между слоями недавно обрезанной кожи.
Во внутренней поверхности каблука была плоская выемка.
Из выемки выпал сложенный клочок бумаги.
— «Беринге ин май шу». Координаты в моем ботинке! Вот что он сказал, Сергей Никитич!
Людов развернул бумажку — вырванный из книги печатный листок. На полях листка трудным, крупным почерком было выведено несколько цифр, под цифрами короткая фраза.
— Смотрите, боцман, вам и книги в руки, как моряку!
— Координаты, точно! — Боцман читал обозначение широты и долготы, шевелил губами, соображая.
— Будет это чуть мористее Корсхольма. Там, чтобы не соврать, группа скал, осушка, уходят скалы под воду во время прилива. Там, видно, и засела «Красотка».
— Проверим это, Сергей Никитич, и уточним…
Из кармана шинели Валентин Георгиевич вынул большую, многократно сложенную карту Баренцева моря, развернул на столе. Запестрели просторы безбрежной воды, прорезанной зубчатыми, извилистыми линиями берегов, усыпанной, как дробью, множеством цифр и знаков.
— Вот это место, товарищ командир, — положил палец на карту Агеев.
— Расположен этот пункт в непосредственной близости от оккупированных противником берегов, — сказал задумчиво Людов.
Агеев кивнул.
Людов сложил карту, спрятал в карман шинели. Вынул из кармана кителя потертый бумажник, вложил в бумажник драгоценные координаты.
— Сейчас будем радировать адмиралу, доложу о вашей находке. Думаю, неотложнейшая задача теперь — разведать, в каком состоянии «Красотка», есть ли реальная возможность снять ее с камней, привести в наши воды.
