С приборами подачи воздуха в одной руке и инструментами в другой, они вошли в коридор без окон. Дверь за их спинами закрылась, а через мгновение открылась другая, впереди. Она вела в тамбур перед изолятором Иоганна Шмидта, и последней преградой против болезни была прозрачная стена.
Когда Череп увидел их, он вытянулся во весь рост. Прочтя столько о нем, Ниа не знала, чего ожидать. Его голова была обезображена, но не до крайности. Сходство с голым черепом могло напугать других, но для того, кто видел тела, истерзанные всеми видами болезней, он выглядел просто очень больным и нездорово тощим человеком с признаками обезвоживания.
Кейд включил динамики.
– Сядьте, пожалуйста, в кресло.
Отрывисто кивнув, Шмидт подчинился. Когда он уселся, Кейд нажал другую кнопку. Толстые металлические полосы, покрытые слоем пластика во избежание случайных ран, обернулись вокруг запястий, лодыжек и шеи пленника. Это напомнило Ниа, как обращались с подопытными шимпанзе в менее гуманные времена. Это было жестоко, а жестокость всегда ее оскорбляла – даже по отношению к тем, кто ее заслуживал.
С шипением открылась последняя дверь, и они вступили внутрь. Череп посмотрел на обоих, но обратился к мужчине, который уже говорил с ним. Его голос доносился в шлемы через микрофоны, спрятанные где-то в стенах:
– Эта фиксация необходима?
Кейд профессиональным жестом закатал рукав халата пациента.
– Да.
Рука оказалась такой же мускулистой, как у Стива (что и следовало ожидать), но кожа была тонкой, точно бумага, и почти прозрачной, как у многих жертв болезней. Кейд удостоил ее лишь беглого взгляда и закрутил резиновый жгут на плече. Не дожидаясь, пока его попросят, Череп сжал кулак.
Как бы в благодарность, Кейд объяснил:
– Во время эпидемии бубонной чумы в Сурате у нас был пациент, сознательно пытавшийся запачкать спасателей своей кровью. Трое моих коллег умерло.
– У меня нет причин набрасываться на вас.
– У него тоже не было. – Протерев сгиб руки Черепа, Кейд ущипнул кожу двумя пальцами, проверяя вены. – И, в отличие от вас, он за всю жизнь никому не навредил. Кроме разжижения внутренностей, одним из эффектов вируса было размывание его личности. Он одичал. С тех самых пор я всегда настаиваю на фиксации.
С тихим детским восхищением Череп смотрел, как игла проткнула его кожу.
– Вполне понятно. Я полагаю, вы предпочли бы брать эти пробы из моего трупа?
– В наблюдении за болезнью в живом носителе есть некоторые преимущества. Решение капитана Роджерса помиловать вас было даже не идиотским. Но это не значит, что я должен отказаться от тех выгод, которые оно мне дало.
– В этом я вполне мог бы с вами согласиться, герр доктор.
Ниа передала Кейду вторую пробирку, потом третью. Вынув иглу, доктор промокнул ранку ватным шариком. Кроме маленького красного пятна он был чист.
– Свертываемость крови все еще нормальная, – отметила Н’Томо. – Это хороший знак.
– Возможно.
В стенах имелось два приспособления. Одно, со стороны тамбура, представляло собой безопасное устройство передачи. С этой стороны оно было закрыто, и позволяло передавать мелкие предметы пациенту, не нарушая герметичности. Второе, на пустой белой стене, похоже, вело в никуда.
Оно тоже было закрыто, пока Н’Томо не нажала кнопку, и не выдвинулся маленький ящичек. Ниа положила в него шприц и ватный шарик. Раздался хлопок, сообщивший, что содержимое не просто стерилизовано, а уничтожено.
Шмидт наблюдал за их манипуляциями с восхищением.
– Впечатляет! Могу я осведомиться, как ваши успехи в исследовании вируса?
Он снова обращался к Кейду. Ниа задумалась, станет ли доктор отвечать так, как ответила бы она, пытаясь внушить надежду, хотя бы и самую маленькую. Если она и не успокоит пациента, то сделает дальнейшее сотрудничество более вероятным. Но Кейд выдал голые неприкрашенные факты:
– В вашем случае это неважно. Международный суд приговорил вас к смерти. Так как Роджерс отказался исполнить приговор, сюда следует другой исполнитель, который выполнит свои обязанности, как только база станет безопасна.
Глаза Ниа засверкали, реагируя на глупость коллеги. Череп моргнул.
– Даже при том, что я и так умираю?
– Ваша биография свидетельствует о том, что вы слишко часто скрывались от правосудия.
– Я не собираюсь никуда убегать.
– Возможно, так оно и есть, но тот человек, который плевал кровью на врачей, тоже не имел подобного намерения.
Череп пожал плечами и замолчал.
Закончив работу, они вышли. Кипя, Н’Томо подождала, пока они не оказались в коридоре. Когда дверь тамбура закрылась, и ультрафиолетовые лучи окатили их костюмы, она повернулась к коллеге.
– Вы с ума сошли? Почему, во имя всего святого, вы сообщили одному из наиболее опасных на земле преступников, что у него нет никаких причин удержаться от побега?
Кейд поморщился.
– Доктор, вы удивлялись, почему это я пытаюсь отыскать утечки, в то время как вы сами должны были бы обращать больше внимания на окружающее. У него слабый пульс, он в лихорадке, а рука совершенно бессильна. Если бы мистер Шмидт не притворялся, исходя из ложно понятого чувства приличия, он бы упал, не дойдя до кресла. Его удерживали в сидячем положении только ремни фиксации. Он никуда не убежит.
Зная, что за ним постоянно наблюдают, Шмидт остался сидеть, когда мужчина и женщина ушли. Это было трудно. Как и предупреждал Зола, когда во время докучного путешествия в эту проклятую пустыню эффект эпинефрина закончился, у него наступила ломка. Без сомнения, тюремщики видели его слабость. Если позволить им поверить, что он скрывает свою слабость из гордости, тем большим сюрпризом будет, когда силы к нему вернутся. Если они поверят, что обнаружили ложь, будет проще их одурачить.
Преимущество, которое эта хитрость давала ему, было невелико и, вероятно, бесполезно, хотя Иоганну невыносимо было признавать это. Все его блестящие планы могли не привести ни к чему, кроме того, что он оказался в руках врагов.
Но почему? Почему Спящие не реагируют?
Он знал, что они здесь. Когда охранники конвоировали Черепа мимо трех запечатанных контейнеров, у него появились подозрения о том, что в них находится. Взгляд на маркировку подтвердил их, наполнив его уверенностью, что план сработал. Одно наличие Сониключа у него в желудке должно было активировать последнюю процедуру, но, хотя Спящие были от него не далее чем в пятидесяти ярдах, ничего не происходило. Может быть, оболочка, которая не давала его обнаружить, блокировала сигнал? Невозможно, это было учтено. Тогда почему? Он не имел понятия, каким чудом можно было бы починить эти кучи мусора, но он видел Спящих в действии и верил в них, хотя и несколько больше, чем следовало бы.
