– Ты бы спросила у него, он это в кладовке был, или не он.
– Дак ведь если то он был, окаянный, – никак выйти ему из подвала невозможно было. Я ведь его там закрыла. Нечистая сила попутала! – Порфирьевна закатила глаза и истово перекрестилась. – Я его все же пытать стала, что, мол, в кладовке делал? А он ржет, как жеребец, прости Господи! Тьфу! Нигде я, говорит, не был, ни в какой такой кладовке. Я с барином в кабак ездил, за водкой. Мы там блинов, огурчиков солененьких заказывали, селедочки. Хорошо посидели. А ты чего тут шастаешь, как баба Яга? Представляете? Это он мне! Нехристь окаянный!
Тут Порфирьевна принялась ругаться и честить по-всякому этого Степана. Барыня все это терпеливо выслушивала, а сама как будто все о чем-то думала. Потом спрашивает:
– Это все, что ты видела?
– Все, барыня. Нечистый попутал, право слово. Я сегодня, перед тем, как в кладовку за продуктами идти, «Отче наш» три раза прочитала, перекрестилась, и… все равно мне там боязно было.
– Чего ж ты боялась? – Елизавета Андреевна продолжала думать о своем, расспрашивая кухарку скорее для виду, чем вникая в ее пространные объяснения.
– Дак… кто ж его знает? Нечистая сила…
– Что ты заладила, «нечистая сила» да «нечистая сила»?! Ты хоть знаешь, что это такое? – не на шутку рассердилась барыня.
Порфирьевна не нашлась, что сказать на это и только хлопала глазами.
– А горничные эти бестолковые что говорят? Ведь они, в людской, поди, всем уши прогудели про привидения.
Елизавета Андреевна смягчилась. Кухарку она любила, а особенно любила ее стряпню. Таких обедов и ужинов ей ни у кого отведывать не приходилось, и гости всегда кушанья хвалили. Она не хотела обижать старуху, и голос повысила только оттого, что сильно разволновалась и не понимала, что происходит.
Порфирьевна рассказала, что «вертихвостки» ночью часто готовят грелки или лекарства для барина, носят наверх по черной лестнице. И несколько раз натыкались там на кого-то, в темноте невидимого.
– Так может, это Николай в потемках бродит? Неспокойный он стал нынче. – Барыня тяжело вздохнула.
– Нет, матушка. Они говорят, что как будто в монашеском одеянии кто-то, и капюшон на лицо надвинут низко. И что будто ледяной холод все тело сковывает, так что ни пикнуть, ни с места стронуться. Ту, что помоложе, Марьяшку, я сама валерианой отпаивала. Ворвалась она на кухню, глаза бешеные, сама белая, как стенка, так и повалилась замертво на топчан. Еле я ее в себя привела. Зубами-то так и стучала по стакану, когда пила. И слова не могла вымолвить, заикалась от страха. Она тогда мне про монаха-то и поведала.
– Что ж, это и в самом деле монах?
– Ну, монах, не монах, кто его знает? Нехорошо что-то.
– Что нехорошо?
Порфирьевна поджала губы и промолчала. Всем своим видом она выражала благородное негодование. Она чувствовала, что неладное что-то происходит в доме, но не могла выразить это словами. Господа гораздо умнее ее и образованнее, пусть они и разбираются.
– Ладно, ступай. – Елизавета Андреевна махнула рукою, отпуская кухарку, и обратилась ко мне. – Давай, Марго, есть рыбу, а то совсем остынет.
Ужин продолжался в молчании. Барыня все о чем-то размышляла. Я тоже глубоко задумалась. Все события, происходящие в последнее время, мне очень не нравились. А теперь еще история с привидениями! Раньше я никогда не приняла бы всерьез подобных вещей. Но в этот вечер мне показалось, что за всем этим кроется что-то страшное, существующее не только в воображении горничных или Порфирьевны. Что-то неизвестное и опасное.
Пожалуй, я слишком увлеклась описанием нашей жизни. На этом пора закончить. Как мне хочется поболтать с тобой, дорогая Полина! Может быть, тогда мне стало бы легче.
Любящая тебя, Марго.
Дорогая Полина, надо ли говорить, как я скучаю по тебе! Как мне тебя не хватает!
Как много мне надо тебе рассказать… Не буду отвлекаться и начну сразу же с главного. Барин выздоравливает, но очень медленно. Доктор теперь приезжает только раз в неделю. Знаешь, я так думаю, что хозяину повезло – да-да, не удивляйся. Он не двигается и плохо слышит, благодаря чему все происходящее его как бы не касается. Ужасные события проходят мимо его сознания. И это благо, иначе все усилия докторов оказались бы тщетны.
Впрочем, пора сообщить тебе, что я имею в виду.
Итак, в прошлом письме я поведала тебе о привидениях, якобы появившихся в нашем доме. Не знаю, что в этой истории правда, но все напуганы. Никто не хочет ходить в подвал, кроме Порфирьевны, да и та требует себе в сопровождающие Макарку-садовника. Горничные после долгих уговоров остались. Барыня велела сделать дополнительный запас свеч, чтобы не экономить и всюду зажигать свет. Однако напряжение и страх буквально висят в воздухе.
Несколько дней тому, вечером, к нам приехали с визитом кузина Надин и сестры Вадковские. Они остались на ужин, чему я очень обрадовалась. Разговоры отвлекают меня от невеселых мыслей. Николай, услышав, что вечером будут гости, тоже остался дома. Он знает обеих барышень, а кузину просто обожает. Они росли вместе. Николенька в детстве часто болел, и Елизавета Андреевна отсылала его на все лето к своей матери в подмосковную, куда приезжала и маленькая Наденька, у которой доктора находили малокровие.
Там, на свежем воздухе и бескрайних просторах они росли, ходили с нянюшкой по грибы, землянику, малину, крупную и сладкую, как мед. Купались в прозрачной речке, где серебряные рыбки так и шныряли, хоть руками лови, загорали на песчаной отмели, бегали по зеленым лужайкам, ловили бабочек, разводили костер теплыми вечерами… На ночь нянюшка рассказывала им страшные сказки, и они засыпали, уставшие и счастливые. Луна смотрела в их окно, легкий ветерок раздувал занавески.
Наденька выросла и превратилась в благовоспитанную, пухленькую барышню, с веснушками и рыжими кудряшками, жизнерадостную и симпатичную. От женихов отбоя не было, хотя ни тонкого стана, ни изящества манер не наблюдалось, а нос и вовсе был курносый. Оказывается, не в этом счастье. Не в носе то есть, и не в фигуре. Николай тоже вырос и превратился в бесшабашного, упрямого, любящего поволочиться за юбками, выпить, покутить, погулять, но вместе с тем неглупого и красивого мужчину. Они с Наденькой остались верными друзьями, горячо и искренне любящими друг друга. Причем отношения полов тут были абсолютно не при чем.
Никто не удивился, что Николай остался на ужин. Барыня была рада, что он хоть один вечер проведет в кругу семьи, и не натворит новых бед.
Порфирьевна постаралась на славу, кушанья подавались отменные, – телятина, запеченная с шампиньонами в остром соусе, знаменитая фаршированная рыба, разные соленья и копченья, картофель с укропом, помидоры, а на сладкое – торт с орехами и взбитыми белками и ванильное мороженое. Вместо чая по-модному пили кофе. Разговор иссяк. Все новости обсудили, по поводу общих знакомых посудачили. Беседа стала затухать. Барыня несколько раз зевнула и, сказавшись нездоровою, отправилась в постель.
