Алеша отряхнулся и подошел к Ларисе.
– Прости. Ты испугалась? – Он даже не запыхался. Дыхание было ровным, а в глазах – беспокойство за нее. – Тебе плохо?
– Леша… – Она почувствовала, как в ее горле образовался тяжелый, вязкий комок, а на лбу выступила испарина. – Тебе не надо больше встречаться со мной. Я очень больна. Вряд ли я когда-нибудь поправлюсь. Я… У меня больное сердце. Я не могу жить, как ты… как все…
Он осторожно обнял ее и поцеловал. Луна светила сквозь кружево листьев, из темноты доносились ночные шорохи…
Через полтора месяца они поженились, сняли квартиру и стали жить отдельно. Гуляли в Сокольниках, ходили в театры, музеи. Лариса показывала мужу Москву, которую сама не знала. Они открывали этот великий город вместе. В жизни их обоих произошло что-то значительное, незнакомое и прекрасное, на что ни он, ни она – по разным причинам – не рассчитывали. Это свалилось им в руки неожиданно, как созревший плод волшебного дерева, которое раскинуло над ними свою кудрявую, яркую крону, защищая от всех ветров и дождей, от палящего солнца и косых взглядов… от всего, что не есть любовь.
В дверь звонили, наверное, уже давно. Лариса спохватилась, глянула на девочку, не проснулась ли? – побежала открывать.
– Влад! Как я рада. Проходи. Лешка скоро приедет?
Гость внес неподъемную сумку – по дороге заехал на рынок, накупил мяса, овощей, фруктов, колбасы, сыра, печенья, молочных продуктов – еле втащил по лестнице. Лифт, как всегда, поломан. Хорошо, что этаж третий.
– Скоро. Он звонил, велел о тебе позаботиться. Вот лекарства. – Влад вытащил из кармана витамины и таблетки. – Держи. Чаем угостишь?
– Конечно. Идем на кухню, а то малую разбудим.
Лариса сделала бутерброды, салат, налила в чашки крепко заваренный чай. Владу побольше, себе поменьше, разбавила кипятком.
Они разговаривали вполголоса, чтобы не потревожить девочку. Лариса успокоилась, боль в груди, мучившая всю ночь, утихла.
– Ты все про Алешку знаешь? – неожиданно спросил Влад.
– Что ты имеешь в виду? – ее брови смешно поднялись от удивления домиком.
– Ну… он тебе что-нибудь необычное о себе рассказывал?
Лариса сняла фартук и села, внимательно глядя на гостя. Она ничего не понимала.
Пантелеймон Аркадьевич вчера выпил лишнего. Это с ним бывало крайне редко. Досаждала изжога, настроение прескверное. Надо будет сегодня съездить к сыну. При этой мысли заныл желудок. Доигрались, проклятые идиоты!.. Что за друзей выбирал себе Колька, стыд и срам! Даже имя себе присвоил на американский манер – Ник. Тьфу на тебя! Ник, тоже мне еще! Рожа-то рязанская, а куда со свиным рылом в калашный ряд?
Пантелеймон Аркадьевич тяжело вздохнул, голова гудела. Он сцепил зубы и застонал, не то от похмелья, не то от злости на сына. Это ж надо додуматься, гробы копать! Ах, негодяи! Сукины дети! Такое непотребство добром не кончается.
Он никак не мог сосредоточиться на работе. Мучили мысли: как они с Наденькой вырастили такого обормота? Жена была кроткой, послушной женщиной, никогда не работала, всю свою ласку и заботу отдавала сыну и мужу. Да и зачем ей было работать? Пантелеймон Аркадьевич во все времена умел деньги зарабатывать. Жить на зарплату ему как-то не приходило в голову. Откуда брались деньги, жена не спрашивала, – вела хозяйство, воспитывала единственного сына, в котором души не чаяла. Наверное, Наденькина неуемная любовь и погубила Кольку. Он с детства ни в чем не знал отказа, – любые игрушки, самая модная одежда, сладости, апельсинчики-бананчики – все для обожаемого дитяти!
Вырос ленивый, невежественный и неблагодарный оболтус. Наденька не могла примириться с мыслью, что вся ее жизнь ушла на то, чтобы воспитать такое ничтожество. Она по инерции все продолжала заботиться о великовозрастном «сынуле». Пантелеймон Аркадьевич невольно скривился, вспомнив, как она с умилением выговаривала это «сынуля», и почувствовал новый приступ тошноты.
Проклятье! Он потянулся к бутылке с минеральной водой, с трудом заставил себя выпить полстакана. И ведь чего только этому «сынуле» не хватало? Хочешь учиться – учись, хочешь жить отдельно – пожалуйста тебе квартиру. Папа все обеспечил.
Пантелеймон Аркадьевич тяжело вздохнул. Чего-то он в своем сыне так и не понял, не рассмотрел. Какие у него интересы? Должны же были быть хоть какие-то? Разговаривать им по душам не приходилось – только о делах да о деньгах: что надо и сколько надо. Наверное, это неправильно. Хотя… Кольку, кажется больше ничего и не интересовало. Все его общение с отцом и матерью проходило в одном ключе: сделай и дай.
Наденьку они похоронили два года назад. Боже мой! Как время летит! Неужели уже два года, как нет жены? Да… Теперь Пантелеймон Аркадьевич один должен расхлебывать все, что творит сын. Он достал из ящика стола таблетку от головной боли и, поморщившись, проглотил ее. В голове как будто кто-то стучал чугунным молотком, во рту было сухо и противно, ныло сердце, а валидол остался дома, в кармане пиджака.
Отец Ника решил, что толку от него сегодня будет мало. Лучше пойти домой и как следует выспаться.
– Рита!
В маленький уютный кабинет хозяина вошла миниатюрная женщина средних лет, с коротко подстриженными черными волосами, в облегающем платье без рукавов. Ее лицо, миловидное и живое, приняло вопросительное выражение.
– Рита, – Пантелеймон Аркадьевич немножко ухаживал за ней, хотя сам себе в этом не признавался. – Я не очень хорошо себя чувствую… Сердце что-то прихватило. Пойду домой. Ты уж тут…
– Хорошо, хорошо, – голос Риты, высокий и певучий, необыкновенно возбуждал его. – Не беспокойтесь, я справлюсь. Выздоравливайте! – Она мило улыбнулась.
– Какая она все-таки чудесная! – думал Пантелеймон Аркадьевич, выруливая со стоянки за углом ломбарда на своей новой машине и вспоминая гладкие, загорелые Ритины ноги с округлыми, восхитительными коленками. – Все-таки жизнь может быть еще очень и очень приятной. Надо будет пригласить Риту в гости, вкусно угостить, подарить что-нибудь дорогое… Французские духи, например. Она любит «Сальвадор Дали». Или гарнитур белья? Нет, белье – это слишком интимно. Пожалуй, все-таки духи.
Размышляя на эту будоражащую его нервы тему, Пантелеймон Аркадьевич выехал на проспект и направился к своему дому. Жизнь уже не казалась ему такой скучной, такой обременительной. Даже происшедшее с сыном отступило куда-то далеко, в глубину сознания, и на время там затихло.
Рита давно работала в ломбарде, отлично разбиралась во всех тонкостях этого дела и на нее можно было положиться. Единственным ее недостатком была чрезмерная болтливость. Она и сама это чувствовала, но уж если ее «несло», то остановиться она не могла.
– Простите… – прямо перед ней стоял молодой человек приятной наружности. – Мне нужен Пантелеймон Аркадьевич. Могу я его видеть?
Рита мгновенно оценила его одежду, стрижку, парфюмерию и манеру поведения – у нее был немалый опыт работы с клиентами. Этот человек уверен в себе, и с деньгами у него все в порядке. С такими поговорить – одно удовольствие. Она взмахнула загнутыми вверх густо накрашенными ресницами и улыбнулась.
