Она носила взятый напрокат экзоскелет, специально предназначенный для посетителей с других планет, на которых давило местное g. Гравитация – это судьба, как здесь говорили, и на Земля судьба была большая. Костюмы эти напоминали «птичьи», только без крыльев; удобные и облегающие, они двигались вместе с мышцами, обеспечивая некоторую поддержку – как бюстгальтеры для всего тела. Хотя они и не устраняли воздействие тянущей силы полностью: дышать все равно было трудно, а конечности Зо казались тяжелыми и внутри костюма и, так сказать, неприятно прижатыми к его ткани. В свои предыдущие визиты она привыкла ходить в костюме, и это было замечательное упражнение, как подъем тяжестей, только не из тех, что она любила выполнять. Хотя и лучше альтернативных вариантов. Она пробовала и другие, но те постоянно ее раздражали, не позволяли ничего увидеть и вообще занимали все мысли.
И она прогуливалась по древней Гурнии, с таким странным ощущением от костюма, словно находилась под водой. Гурния была любимым ее городом из всех Ариаднийских руин, единственным простым поселением из тех, что были обнаружены и раскопаны, – все остальные были дворцами. Вероятно, раньше она находилась в зависимости от дворца Малии, а теперь имела вид лабиринта каменных стен высотой по пояс, занимавших вершину холма, откуда открывался вид на Эгейское море. Все комнаты были очень малы: их сторона часто составляла всего метр или два, между общими стенами тянулись узкие проулки, и это действительно были маленькие лабиринты, очень похожие на те побеленные деревеньки, что до сих пор встречались в провинции. Говорили, что Крит тяжело переживал большое наводнение, как когда-то ариаднийцы – последствия извержения на Тире
[40]. И действительно, все уютные рыбачьи гавани оказались в той или иной степени затоплены, а руины Закроса и Малии теперь находились полностью под водой. Но Зо видела в критянах упрямую жизнестойкость. На Земле не было другого места, которое бы так хорошо справлялось с популяционным всплеском; эти деревеньки повсюду цеплялись за землю и, будто ульи, занимали вершины гор, заполняли долины, окружали сады и огороды. И сухие шишковатые холмы до сих пор выступали из обрабатываемой земли, образуя рельефные выступы, восходящие к центральному гребню острова. Как она слышала, население острова выросло до сорока миллионов, но остров выглядел, как и раньше, – только появилось больше деревень, которые были построены по принципу не только современных, но и древних, таких как Гурния или Итанос. История строительства городов насчитывала здесь уже пять тысяч лет, пережила и первый расцвет цивилизации, и последний – доисторического периода. Города эти были настолько величественны – даже античные греки видели их уже тысячелетними, – что о них уже в древности передавали рассказы из уст в уста вместе с мифом об Атлантиде, а потом и следующие поколения, не только на Крите, но даже на Марсе – в других, доступных современных людям формах. Благодаря именам, которые использовались в Дорсе Бревиа, и повышению культурной значимости ариаднийского матриархата, Марс и Крит развивали между собой отношения. Многие марсиане прибывали на остров, чтобы посетить древние города, рядом с каждым из которых теперь были выстроены новые гостиницы, со специально увеличенными размерами комнат для юных паломников, которые ездили по священным местам, таким как Фест, Гурния, Итанос, подводные Малия и Закрос и даже нелепо «реконструированный» Кносс. Они приезжали, чтобы увидеть, как все начиналось, как зарождалась цивилизация. Так же и Зо – стояла посреди ослепительной эгейской синевы, расставив ноги по обе стороны каменного проулка, которому было пять тысяч лет, и ощущая, как ее наполняют отголоски этого величия, поднимающиеся из пористых красных камней и проникающие в самое сердце. Благородство, которое не знало конца.
Остальная часть Земли – это просто Калькутта. Ну, не совсем. Хотя Калькутта уж точно была Калькуттой. Зловонное человечество, размещенное самым компактным образом: куда бы Зо ни вышла из своей комнаты, она постоянно видела вокруг себя по меньшей мере пятьсот человек, а нередко – и несколько тысяч. И вид этой бурлящей жизни на улицах вызывал у нее пугающую окружающих веселость – ей казалось, что мир карликов, лилипутов и прочих маленьких человечков собирался вокруг нее так же, как птенцы собирались кучкой возле матери, которая приносила им еду. Однако Зо следовало признать, что эти кучкования были дружелюбными и вызывались скорее любопытством, чем голодом, – оказывалось, что им интереснее рассмотреть ее экзоскелет, а не ее саму. И выглядели они вполне счастливыми, хоть и худыми, но не истощенными, даже при том, что некоторые постоянно жили на улицах. Сами улицы превратились в кооперативы, принадлежавшие жителям. Они их подметали, регулировали миллионы мелких рынков, что-то выращивали на каждой площади и здесь же спали. Такой стала жизнь на Земле в позднем голоцене. Со времен упадка Ариадны здесь все так и шло по наклонной.
Зо поднялась в Прахапор, анклав, который располагался в горах к северу от города. Там жил один из земных шпионов Джеки, в переполненном общежитии изможденных госслужащих, которые проводили все время перед своими экранами и спали под рабочими столами. Джеки должна была встретиться с женщиной, которая программировала переводческие искины и знала мандаринский, урду, вьетнамский и дравидийские языки так же хорошо, как хинди и английский. Кроме того, она была важным звеном в обширной сети прослушивания телефонных разговоров и могла держать Джеки в курсе некоторых индийско-китайских переговоров относительно Марса.
– Конечно, и те, и другие будут посылать на Марс еще больше людей, – сообщила Зо эта грузная женщина, когда они вышли в небольшой сад возле жилого комплекса. – Это данность. Но обоим правительствам нужны долгосрочные решения. Никто больше не думает иметь больше одного ребенка. И не только по закону – такая сложилась традиция.
– Закон утробы, – сказала Зо.
– Может быть, – пожала плечами женщина. – Традиция в любом случае очень сильна. Люди смотрят вокруг, видят проблему. Надеются пройти антивозрастную терапию и думают, что получат при этом стерилизующий имплантат. А в Индии люди чувствуют себя счастливыми, если получают разрешение удалить эти имплантаты. Но если у них уже есть один ребенок, они ожидают, что их стерилизуют навсегда. Теперь даже индуистские фундаменталисты изменили свое мнение на этот счет – уж очень сильно на них давило общество. А китайцы делают это уже несколько веков, и антивозрастная терапия только закрепила эту практику.
– Выходит, Марсу не стоит опасаться их так, как кажется Джеки.
– Ну, они все равно хотят отправлять эмигрантов, это часть общей стратегии. А к правилу одного ребенка здесь отнеслись с бо́льшим пониманием, чем в некоторых католических и мусульманских странах, которые хотели колонизировать Марс, как если бы он был пуст. Сейчас угроза меняется: от Индии и Китая уходит к Филиппинам, Бразилии, Пакистану.
– Хм-м, – проговорила Зо. Разговоры об иммиграции всегда ее угнетали. Угроза от хомяков. – А что насчет бывших наднационалов?
– Старая «Группа одиннадцати» старается поддерживать наиболее сильных среди наднационалов. Они будут искать места для своего развития. Хоть и останутся намного слабее, чем до наводнения, но они имеют серьезное влияние в Америке, России, Европе, ЮАР. Передай Джеки, пусть понаблюдает, что будут делать японцы в ближайшие несколько месяцев. Она поймет, о чем я.
