Тарики и Нанао кивнули. Их экосистемы засыпа́ло снегом прямо у них на глазах: белые хлопья падали в непостоянном бронзовом свете, кружась на ветру. Ученые готовы были рассмотреть все предложения.
Пока они ездили, их молодые коллеги из Да Винчи и Сабиси вместе перебегали массив и возвращались в лабиринт Сабиси, бормоча что-то о геомантии и ареомантии, экопоэзисе, теплообмене, пяти элементах, парниковых газах и тому подобном. Их вдохновленное возбуждение представлялось Саксу весьма многообещающим.
– Вот бы здесь был Мишель! – сказал он Нанао. – И Джон. Он очень любил такие группы. – А потом вдруг добавил: – И была бы здесь Энн.
И он вернулся на гору Павлина, оставив группу в Сабиси обсуждать дальнейшие планы.
На Павлине же все было по-старому. Все больше и больше людей, подталкиваемых Артом Рэндольфом, предлагали созвать конституционный конгресс. Написать хотя бы временную конституцию, провести голосование о ее принятии, учредить определенное ею правительство.
– Дельная мысль, – поддержал Сакс. – Как, пожалуй, и идея послать делегацию на Землю.
Посеять семена. Прямо как на болотах: одни прорастут, другие – нет.
Он хотел найти Энн, но выяснилось, что она уже покинула гору Павлина, – ему сказали, что она уехала на заставу Красных на Земле Темпе, что на севере Фарсиды. Туда, добавили здесь, ездят только Красные, и никто кроме них.
Немного поразмыслив, Сакс попросил Стива помочь найти местоположение заставы. Затем одолжил небольшой самолет у богдановистов и улетел на север, обогнув гору Аскрийскую с востока, затем опустился в каньон Эхо, миновал свое старое представительство в Эхо-Оверлуке, высившееся на стене справа от него.
Энн, без сомнения, тоже пролетала этим маршрутом, а значит, тоже видела первый штаб проекта терраформирования. Терраформирование… Сейчас эволюционировало все, в том числе и идеи. Заметила ли Энн Эхо-Оверлук? Помнила ли она вообще, с чего все начиналось? Он мог лишь гадать. Люди мало знали друг друга: узнавали что-то, когда крошечные частицы их жизней пересекались или когда кто-то был так или иначе известнен всем вокруг. Это сильно напоминало жизнь во вселенной в одиночку. И это было странно. Словно только бегством от одиночества оправдывался обычай заводить друзей, вступать в брак, делить комнаты и жизни с другими как можно активнее. Нет, это не делало чувства людей по-настоящему разделенными с кем-то, но уменьшало ощущение одиночества. Будто человек плыл один по океанам, как в «Последнем человеке» Мэри Шелли – книге, сильно впечатлившей Сакса в юности, в конце которой герой время от времени замечал парус, поднимался на другой корабль, бросал якорь, делил пищу, но затем всегда продолжал путь в одиночестве. Такими были и их жизни – ведь каждый мир был так же пуст, что и тот, что изобразила Мэри Шелли, так же пуст, как вначале был пуст Марс.
Он пролетел над тенистым изгибом каньона Касэй, совсем его не заметив.
Давным-давно Красные выдолбили целый городской квартал в выступе, служившем последним разделительным клином в пересечении борозды Темпе, чуть южнее кратера Перепёлкина. Из окон под выступом открывались виды на оба голых, прямых каньона и более крупный каньон, который образовывался после их слияния. Теперь все эти борозды ограничивали то, что стало литоральным плато, а Мареотис и Темпе вместе образовали огромный полуостров древних гор, глубоко врезавшийся в новое ледяное море.
Сакс посадил свой маленький самолет на песочную полосу, тянувшуюся по вершине выступа. Ледяных равнин отсюда было не видно, как и какой-либо растительности – ни деревца, ни цветка, ни даже лишайника. Он задумался, не обесплодили ли они эти каньоны каким-то образом. Одни лишь девственные камни, слегка тронутые инеем. А с инеем они ничего не могли поделать – если только не накроют их куполом, чтобы воздух остался снаружи, не проникал внутрь.
– Хм, – промолвил Сакс, изумленный самой мыслью об этом.
Двое Красных провели его через шлюз на вершине выступа, и он спустился с ними по лестнице. Убежище оказалось почти пустым. Тем же лучше. Куда предпочтительнее было терпеть холодные взгляды двух девушек, ведущих его по грубо обтесанным каменным галереям, чем всю их команду. Интересно было подмечать особенности эстетических вкусов Красных. Большой простор (что было вполне ожидаемо), ни единого растения – лишь иные скальные текстуры: грубые стены, еще более грубые потолки, контрастирующие с отполированным базальтовым полом и блестящими окнами с видами на каньоны.
Они подошли к галерее, похожей на естественную пещеру и чуть ли не такой же ровной, как евклидовы прямые лежащего ниже каньона. Задняя стена была украшена мозаикой из кусочков цветного камня, отполированных и выложенных вплотную друг к другу, и образовала абстрактные узоры, в которых, казалось, можно было увидеть что-то реалистичное, если как следует к ним приглядеться. Пол устроен из каменного паркета – оникса, алебастра, серпентина и кровавой яшмы. А галерея все тянулась – крупная, пыльная, – целый комплекс, который, судя по всему, не использовался по назначению. Красные предпочитали свои марсоходы, а места вроде этого, очевидно, рассматривали лишь как досадную необходимость. Скрытое убежище с заставленными окнами, мимо которого посторонний мог запросто пройти и ничего не заметить. И Сакс чувствовал, что они желали не только ускользнуть от внимания ВП ООН, но и стать ненавязчивыми для самой планеты, врасти в нее.
Казалось, это и пыталась проделать Энн, занимавшая каменное сиденье у окна. Сакс резко остановился: запутавшись в мыслях, он чуть не налетел на нее, точно безрассудный путешественник, наткнувшийся на неожиданное укрытие. За окном виднелся кусок скалы, и она разглядывала этот интересный для нее камень. Сакс внимательно ее рассмотрел. Вид у нее был нездоровый. Это становилось понятно сразу, но чем дольше он на нее смотрел, тем сильнее это его тревожило. Когда-то она сказала ему, что перестала проходить процедуру омоложения. С тех пор прошло несколько лет. А в годы революции она горела, будто была пламенем. Теперь же, когда восстание Красных подавлено, – обратилась в пепел. Серая плоть. Выглядело это ужасно. Ей было около ста пятидесяти лет, как и всем выжившим из первой сотни, а без лечения… ее ждала скорая смерть.
Что ж, строго говоря, с точки зрения физиологии ей было лет семьдесят или около того – смотря когда она проходила лечение в последний раз. Так что всё не так уж плохо. Питер, наверное, знал точнее, какое у нее состояние. Но Сакс слышал, что чем больше времени проходит между приемами, тем больше вскрывается проблем. И в этом была логика. Требовалось лишь оставаться предусмотрительным.
Но сказать ей об этом он не мог. И вообще, ему было трудно думать о том, что он мог ей сказать.
Наконец она подняла взгляд. Узнав его, вздрогнула и приподняла губу, словно загнанный зверь. Затем отвернулась, лицо ее выглядело мрачным и как будто каменным. От нее не исходило ни гнева, ни надежды.
– Я хотел показать тебе кое-что на Тирренском массиве, – запинаясь, проговорил он.
Она поднялась, будто статуя, сдвинувшаяся с места, и вышла из комнаты.
