– А я смотрю в основном на его дочь, – проворчал Митько, дергая себя за короткую белокурую бородку. – Настасья – самая красивая женщина, которую я когда-либо видел. Счастливец тот, кто женится на ней!
– А вот и нет, – возразил Василий. – Поговаривают, что она унаследовала характер отца. Я знаком с ее женихом, Стриго. Он-то не промах… Но мне все же интересно, как он будет укрощать эту язву!
А всадники продолжали ехать по площади в сторону дворца. В тени крыльца собора отроки были практически невидимыми и могли вдоволь налюбоваться прекрасной Настасьей. Она грациозно придерживала складки красивого парчового навершника
[16], выставляя на всеобщее обозрение расшитые дорогие сапожки. Ее голову венчал драгоценный убор, но великолепные золотистые волосы заставляли забыть о блеске камней. Правда, восторг прохожих оставлял Настасью равнодушной. Ее прекрасное лицо выражало лишь скуку и презрение. Что касается отца Настасьи, то его буквально распирало от гордости. Дородный, краснолицый, старый боярин Радигост был одет в пурпурную свиту из дорогого аксамита
[17]. Свободной рукой он поглаживал бороду с проседью, не забывая время от времени дотрагиваться до толстого кошелька на поясе.
– Наш тысяцкий рискует лопнуть, как печеная репа! – усмехнулся Митько.
– Сегодня у него есть веские причины быть довольным, – прошептал Василий. – Он убедил отца Стриго объединить их богатства, поженив детей. Речь идет скорее о сделке, чем о браке! Что касается сына Радигоста, Ждана, то после смерти отца он почти ничего не получит, поскольку самая богатая часть наследства уже ушла Настасье. Я слышал, что тысяцкий не жалует своего сына.
– Конечно, Ждан совсем не похож на воина! – откликнулся Митько, сочувственно кивая головой. – Посмотри на него, он с трудом держится в седле! И все же князь любит его.
– Владимир ценит его знания. Ждан проводит все дни напролет в библиотеке князя. Я часто видел, как они беседуют. Но все эти знания не нужны старому Радигосту. Он предпочел бы, чтобы сын в совершенстве владел мечом, а не писалом!
Словно подтверждая слова Василия, тысяцкий оглянулся и бросил гневный взгляд на молодого человека, ехавшего в некотором отдалении.
– Всегда тащится сзади! Это не сын, это Божье наказание! – проворчал Радигост, обращаясь к Настасье. – Не понимаю, по какой причине Владимир повелел, чтобы он сегодня приехал! Видите ли, Ждан будет переводить с греческого. Можно подумать, что сам Владимир не знает этого языка!
– Отец, ты тысяцкий Смоленска, и ты единственный из всех возможных присутствующих, кто не знает греческого, – бросила Настасья с раздражением. – Владимир пригласил его из уважения к тебе.
– Но я-то его об этом не просил! Впрочем, если я и заставил тебя и твоего брата выучить греческий язык, то исключительно для блага торговли, а вовсе не затем, чтобы вы хвастали знаниями при дворе. Если бы не воля князя…
Несмотря на правильные черты лица, в точности повторяющие черты сестры, Ждан казался бледной копией Настасьи. Его волосы напоминали мочало, а бледно-голубые глаза были какими-то блеклыми. Молодой человек ехал, опустив голову, погрузившись в мечтания. Однако слова Радигоста он слышал, поскольку как раз пришпорил лошадь и догнал отца и сестру. Отроки смотрели на Ждана с жалостью. Вдруг, словно почувствовав на себе взгляды дружинников, сын тысяцкого обернулся в их сторону. Мгновением позже всадники въехали в ворота крепости.
– Что с ним? – спросил ошарашенный Митько. – Почему он посмотрел на нас с такой ненавистью?
– Он смотрел не на нас, – ответил Василий. – Ведь солнце било ему в глаза. В лучшем случае он сумел различить наши силуэты.
– Но я никогда не видел столь злобного выражения! – воскликнул Митько.
Василий пожал плечами.
– Поди знай, что творится в его голове! Вероятно, он почувствовал, что тут кто-то есть. Или думал о «любезных» словах своего отца…
Василий замолчал. Он заметил перед воротами Артемия, который рассматривал площадь, ладонью прикрывая глаза от солнца.
Отроки мгновенно вскочили, поспешно нахлобучили шлемы, проверяя, хорошо ли мечи ходят в ножнах.
– А вот и вы! Наконец-то! – воскликнул Артемий.
Слегка хромая, боярин направился к дружинникам, которые заторопились ему навстречу.
– Полагаю, вы предпочли славную трапезу всем благодарственным словам, которые князь расточал в адрес своих отважных воинов!
– Дело в том… Поскольку мы оба уже отчитались… – пробормотал Митько.
– Мы выполнили возложенное на нас поручение, а все остальное – рутина, – подтвердил Василий.
– В деле дружинника нет рутины, – сухо возразил Артемий. – А сейчас вы отчитаетесь передо мной.
Отроки вкратце рассказали о своем путешествии по реке до Киева, о приеме, который устроил великий князь в честь греческих сановников, и, наконец, о возвращении тем же путем в Смоленск вместе с посольством, находившимся под охраной воинов Владимира.
– Значит, вы, как и я, не знаете, что находится в сундуках, которые вы привезли, – подытожил Артемий, не переставая думать о том, что больше всего его волновало. – А по дороге вы не почуяли никакой угрозы?
– Половцы и печенеги даже носа не высовывали, – ответил Василий. – В какой-то момент мы подумали, что на нас собирается напасть князь Всеслав
[18]. В его распоряжении отличное войско, насчитывающее не менее трехсот ратников. Дружинник сообщил нам, что видел людей Всеслава на берегах реки. Мы тогда шли по Днепру. Но, по всей видимости, это была ложная тревога.
– Всеслав продолжает сеять смуту и раздор везде, где появляется, – сказал Артемий, с озабоченным видом теребя свои длинные усы. – Сегодня он единственный, кто оспаривает власть Великого князя Киевского. Всеслава прогнали с киевского престола. И до тех пор, пока он его не отберет, он будет действовать, как разбойник с большой дороги. Его люди не только грабят окрестности Смоленска, но и нападают на купеческие караваны. Для Всеслава захват подарков басилевса был бы двойной удачей: он создал бы дипломатический инцидент и завладел бы поистине бесценными предметами. Его людей я боялся больше, чем степных кочевников.
