– Когда Владимир встретил Гиту, он был свободен. Но не ты! – резко оборвал Артемий.
– Это правда. Я уже был сговорен с Настасьей. Но мое сердце оставалось свободным. Настасья говорила со мной только о приданом и выгоде, которую принесут наши земли. Казалось, ничто другое ее не интересует. Альдина же рассказывала о своем детстве, которое прошло в замке, затерявшемся среди лесов, об ужасных битвах, заливших Англию кровью, о долгих странствиях по холодным негостеприимным краям, а главное – о мужестве, которое должны проявлять бедные изгнанники, какое бы положение в обществе они ни занимали… Да, в Альдине я нашел истинное благородство души. Разве твое сердце, боярин, никогда не проникалось чувством, которое невозможно унять?
Артемий кашлянул. Немного помолчав, он с иронией ответил:
– По правде говоря, хотя тебе и не удалось унять свои чувства, ты нашел прекрасное решение проблем! Вчера некий свидетель подслушал твой разговор с Альдиной. Он слышал, как ты угрожал убить Настасью. Теперь ты не боишься, что отец лишит тебя наследства… И можешь жениться на сироте-англичанке!
Стриго горько рассмеялся.
– Твой свидетель просто не знает меня. Вчера я потерял голову. И знаешь почему? Альдина отказывается от меня! Это самая злая беда, которая со мной может случиться. Что касается наследства отца, то на нем можно поставить крест. Он найдет мне другую невесту, но никогда не даст согласия на брак с Альдиной!
Записав несколько слов на берестяном свитке, Артемий холодно заметил:
– Ты говоришь о мужестве Альдины, но что с твоим мужеством? Ты позволяешь себе помериться силами с дикой лошадью, но не можешь поговорить с отцом!
– Ты прав, я трус. Я укротил лошадь, чтобы преподнести ее в дар Альдине, только для того чтобы публично сделать ей предложение. Я вел себя вызывающе по отношению к князю и придворным… Увы, с отцом все по-другому. Если бы он там присутствовал, я никогда не отважился бы на нечто подобное. Альдина же из другого теста! Она даже была согласна, чтобы я похитил ее. Но стоит мне представить гнев отца, и я сразу теряю те крупицы мужества, которые у меня остались. Теперь слишком поздно на что-то рассчитывать. Альдина, вероятно, презирает меня. Другие же, как и ты, подозревают меня в убийстве Настасьи. Все, что мне остается, так это уйти из этого мира. Я попрошу епископа рекомендовать меня какой-нибудь монашеской обители…
– Не спеши! Сначала ты должен ответить за преступление! – воскликнул Артемий, яростно сжимая стилос.
– Я готов ответить за все свои грехи и ошибки. Смерть мне не страшна! Я хотел спасти Альдину от нищеты и одиночества, поскольку на ее долю выпало слишком много несчастий. Я хотел восстановить справедливость в отношении девушки, такой невинной, такой доброй! Если я не могу этого сделать, все остальное теряет значение.
– Значит, ты не хочешь исправить еще одну несправедливость, каковой является смерть Настасьи?
– Как я могу это сделать, если в ее смерти ты обвиняешь меня? Поверь, если бы я смог отыскать виновного, я вызвал бы его на поединок!
– Если не ты был заинтересован в смерти Настасьи, то кто? Ты кого-нибудь подозреваешь?
– Никого. Да простит меня Бог за то, что я так отзываюсь о Настасье, но она была высокомерной и завистливой. Даже принцесса Гита, такая нежная и добрая, не смогла расположить ее к себе. Не знаю, много ли было у боярышни врагов, но она не заслужила столь ужасной смерти! Это все, что я могу тебе сказать. А теперь, если ты меня по-прежнему подозреваешь, исполни свой долг. Без Альдины жизнь мне не мила.
Артемий несколько минут задумчиво смотрел на Стриго, который казался ко всему равнодушным. Взгляд молодого человека потух, плечи опустились.
– Иди с Богом, – наконец произнес Артемий. – Но ты должен дать слово, что не покинешь город без моего позволения.
– Разве мое слово что-то стоит для тебя? – горько усмехнулся Стриго.
– Оно стоит ровно столько, во сколько ты сам оцениваешь себя.
– Если ты боишься, что я украду Альдину, то страхи твои напрасны. Теперь она не захочет даже говорить со мной. И… я даю тебе свое слово.
Стриго поднялся. Хмурое лицо и сгорбленная спина… Ничего общего с тем удалым боярином, которого Артемий видел накануне на крыльце дворца.
– Тебе выпала нелегкая участь, – угрюмо промолвил молодой человек, прежде чем выйти. – Я буду молить Господа, чтобы он помог тебе!
– Молись лучше за себя, Стриго! Это ты нуждаешься в помощи! – крикнул вслед Артемий.
Оставшись один, дружинник проворчал:
– У этого молодого нахала просто талант выводить меня из себя! Однако он, несомненно, искренен. Может ли он ломать комедию столь убедительно?
Вдруг Артемий заметил, что Стриго забыл плащ. Взяв в руки вещь, боярин хотел догнать горе-жениха, но тут его внимание привлек легкий хруст. Артемий быстро сунул руку во внутренний карман и извлек кусок бересты. Послание было выведено большими неровными буквами.
Мой любимый! Если ты хочешь, чтобы мы были вместе, нужно научиться действовать. Если хочешь, ты можешь уйти в монахи, но я напоминаю тебе, что по рождению ты благородный человек и воин.
«Хоть малышка и чужеземка, она умеет выражать свои мысли! – подумал Артемий. – У Альдины сильный характер. Надо будет пристально за ней понаблюдать. Кто знает? Эта безутешная сирота может быть опаснее, чем ее возлюбленный простак!»
Артемий сунул бересту в карман плаща. Открыв дверь, он велел стражнику кликнуть слугу, чтобы тот отнес плащ владельцу. Вдруг он заметил в коридоре Ждана.
– Приветствую тебя, боярин. Мне передали твой приказ… – начал молодой человек.
Артемий кивнул головой и пригласил сына тысяцкого войти. Пока Ждан устраивался на высоком стуле без спинки, дружинник рассматривал его спокойное бледное лицо и скромную одежду из охрового бархата. Немного помолчав, Артемий начал:
– Ну что же, как ты чувствуешь себя сейчас, когда стал единственным наследником самого богатого боярина Смоленска?
К удивлению дружинника, глаза собеседника наполнились слезами.
– Ты уже второй, кто сегодня задает мне столь неделикатный вопрос! Почему вы оба сомневаетесь, что мое горе искреннее?
– А кто тот первый?
– Братослав. Я думаю, что он просто злится на моего отца. Ведь тысяцкий увеличил сумму подати, которую Братослав должен платить князю. Они яростно спорили об этом. Я не знаю, прав ли Братослав, но он не должен был переносить на меня свой гнев. Только Мина обратилась ко мне с ласковыми утешительными словами. Она действительно тронута моим горем…
– Однако вы с сестрой не ладили! – прервал Ждана дружинник, что-то записывая на чистом куске бересты.
– Да, несомненно, так могло показаться со стороны, – вздыхая, согласился Ждан. – Мы были такими разными. Моя сестра презирала книжные знания, а я высмеивал то, что называют необразованностью и торгашеским умом. Как я сейчас корю себя за это!
