– Она тоже не проявляла к тебе снисходительности, – примирительно заметил Артемий. – Вчера, когда ты подарил князю древний манускрипт, Настасья позволила себе высказать несколько грубых слов в твой адрес.
Ждан стал пунцовым и заерзал на сиденье.
– По правде говоря, она не так уж и не права. Разумеется, мой поступок не был ни лицемерным, ни расчетливым, как она утверждала. Но мне явно не хватает скромности. В принципе, я понимаю ее раздражение. Ей очень хотелось бы иметь брата, способного отличиться на поле брани с мечом, а не в библиотеке со стилосом! Что ты хочешь? Мой отец тоже думает, что я недотепа! И возразить нечего. Я, брат Настасьи, даже не способен вызвать на поединок ее убийцу!
– Не терзай себя напрасно. Не все воины по призванию. У тебя есть какие-нибудь соображения насчет личности убийцы?
– Никаких. Я знаю, что некоторые считали мою сестру высокомерной. Но чтобы хладнокровно ее убить…
Голос Ждана вновь сорвался, его глаза затуманились. Он вынул из кармана большой шелковый носовой платок с вышитым солнцем и промокнул слезы. Артемий, притворившись, будто что-то записывает, украдкой наблюдал за молодым человеком.
– Какими бы ни были чувства Радигоста, – наконец произнес дознаватель, – его состояние теперь достанется тебе. Ты уже думал, как ты распорядишься им?
Ждан поднял на дружинника простодушный взгляд и пожал плечами.
– Не знаю. Деньги сами по себе оставляют меня равнодушным. Мой отец испытывает страсть к делам. С тех пор как он одряхлел и перестал участвовать в битвах, заседаниям в совете старших дружинников он предпочитает торговлю. Он сумел утроить свое состояние. У меня же нет таланта вести дела. Моя единственная страсть – это книги, а любимое занятие – сочинительство. Я пишу стихи, – робко добавил Ждан. – Хочешь, прочту тебе одно стихотворение?
И прежде чем Артемий успел ответить, Ждан, подняв глаза к потолку, стал восторженным голосом декламировать:
Твое лицо свежо, как утренняя роса,
Твои глаза блестят, как далекие звезды,
Твой взгляд глубок, как Варяжское море…
[28]– Вижу, у нее много достоинств, – поспешно прервал Артемий.
– У моей поэзии? О! Ты действительно так думаешь?
– Я имел в виду девушку, – ответил дружинник. – Однако я не понимаю, почему столь чувствительный человек, как ты, не посвятил несколько строк памяти сестры.
– Я собираюсь это сделать! – горячо вскричал Ждан. – Я думал об этом сегодня утром, но жду, когда снизойдет вдохновение. Как только я напишу, я прочту тебе свое стихотворение…
– Не надо! – возразил Артемий. – Я плохой судья в этой области. Хорошо. Ты можешь идти.
Ждан со вздохом облегчения поднялся с неудобного стула, поклонился дружиннику и направился к двери.
– Кстати, – окликнул его Артемий. – Ты когда-нибудь плавал по Варяжскому морю?
– Нет. А почему ты спрашиваешь? – удивился молодой поэт.
– Там много песчаных отмелей, – сказал Артемий, теребя ус. – А что касается глубины… Сравни лучше взгляд своей красавицы с Понтом Эвксинским
[29].
– Спасибо, – пролепетал Ждан. – Непременно сделаю…
И исчез за дверью.
«Будь прокляты поэты со своей поэзией! – подумал Артемий, не понимая, гневаться или смеяться. – Из-за этого рифмоплета я чуть не потерял нить рассуждений». Перечитав записи, Артемий подошел к окну и взглянул на солнце. Было около полудня. После допроса двух главных подозреваемых Артемий хотел пригласить Ренцо, однако в полдень дружинника ожидала у себя принцесса Гита. Накануне Владимир и его невеста назначили дознавателю аудиенцию. Конечно, она была сугубо формальной, но Артемий не мог проигнорировать ее. Он сунул в карман куски бересты с записями, предупредил стражника, когда вернется, и направился к лестнице.
Едва боярин преодолел предпоследний лестничный пролет, как в изумлении остановился. Стражник спал глубоким сном! Прислонившись к стене, он сидел на корточках в углу лестничной площадки. Шапка, отороченная бобровым мехом, сползла на лицо, из приоткрытого рта вырывалось ритмичное сопение. Артемий резко стукнул воина по плечу. Тот вздохнул, медленно сдвинул шапку на затылок и открыл глаза. Увидев старшего дружинника, стражник резко вскочил, головной убор слетел с его макушки.
– Это так ты охраняешь покои принцессы? – взревел Артемий, отвешивая стражнику оплеуху, из-за чего тот потерял равновесие.
– Это не моя вина! – воскликнул молодой воин. – Меня не сменили! Я провел здесь всю ночь, но… У меня больше нет сил, – добавил он, опуская глаза.
Артемий буравил взглядом воина, который с жалким видом держался за щеку.
– Когда тебя должны были сменить? – спросил он.
– На рассвете. Сначала я думал, что Глеб, стражник, который должен был меня сменить, опаздывает. Но он так и не пришел. А поскольку я никого не мог предупредить, то решил не покидать пост. Это боярин Братослав назначил нас, Глеба и меня…
– Я знаю, – раздраженно прервал Артемий.
Накануне он лично поручил Братославу выбрать двух воинов из своей дружины. Гриди
[30] должны были сменять друг друга во время пребывания гостей в княжеском дворце. Незадолго до полуденной трапезы Артемий заметил одного из дневальных, юношу, которому едва исполнилось семнадцать, розовощекого, с белокурыми локонами, как на ликах ангелов. Вероятно, это и был Глеб. «Надо сказать Братославу, что дисциплина в его дружине оставляет желать лучшего!» – подумал Артемий.
– Что здесь происходит? – внезапно раздался требовательный голос Владимира.
Князь поспешно спустился на площадку к Артемию и молодому воину. Боярин коротко ввел Владимира в курс дела.
– Немедленно предупреди Братослава, что твой сменщик не пришел, – велел князь гриде. – Дождись боярина Артемия в прихожей. Он допросит тебя.
Когда топот сапог стих, Владимир добавил:
– Правда, этот бедолага не мог ничего поделать. Альдина обычно встает очень рано, но Гита спускается лишь к полудню. А другого стражника надо наказать так, чтобы другим неповадно было!
– Меня беспокоит столь серьезный проступок воина, пусть и молодого, – заметил Артемий. – Все же я предпочитаю верить в небрежность, пусть и серьезную…
Старший дружинник с трудом справился с мрачным предчувствием. Вместе с князем он поднялся по ступеням и двинулся по длинному узкому коридору. Он рассеянно оглядел два больших сундука для одежды, один из них был покрыт пурпурным ковром с византийским крестом.
