У названия имеется подзаголовок «человекотекст», который без обиняков отождествляет автора с его текстом. А поэтому, разбирая текст по косточкам, я невольно и автоматически разбираю самого Бобышева, а заодно попавших в текст Басманову с Бродским.
С Бобышевым я лично не знаком, за исключением одного характерного письма, которое приведено в Парапушкинистике. Как я писал в General Erotic № 36 (см. Секс в поэзии Бродского в томе Что может быть лучше?), с Бродским я тоже лично знаком не был. О Басмановой же я знал только по стихам Бродского, да теперь по описаниям Бобышева.
Бобышеву свой приговор я давно вынес – талантливый поэт, каковых немало. Природа чрезмерно щедра, избыточна в производстве поэтических талантов, что стало особенно очевидно последние пятнадцать лет.
Самостоятельного литературного явления проза Я здесь, по-моему, не представляет. Только из-за Бродского я взялся за её чтение, пропуская раздутые мелочи и стремясь к концу, где Бобышев с гордостью величает себя «Соперником Бродского».
Мне показались интересными две психологические темы: любовная геометрическая фигура под названием «треугольник», который я вижу в других геометрических терминах: «два угла и круг», а также причина написания книги Бобышевым, которая является разоблачительной для самого Бобышева, тогда как он тщился разоблачить Бродского.
Как вы можете легко догадаться, меня прежде всего влекли «сальные подробности». Способ их изложения меня возмущал, обозлевал и заставил взяться за комментарии. Вот они:
Иосиф стал показываться тогда с Мариной…
А почему «показываться», а не «появляться» или ещё что-то повествовательное? Как отмечалось выше, Бобышев – талантливый поэт, а значит, цену слову знает. И выбирает слово неслучайно. Решил он начать с саркастическо-пренебрежительного.
А дальше уж совсем злобно:
Иосиф на языке зверюшек и земноводных старался показать их близость, она, наоборот, свою независимость.
Да не оговорился Бобышев, теперь уж точно видно, что до сих пор зол он на Бродского, горит, перегореть не может. Но ему-то на Бродского за что злиться? Ведь не он увёл у Бобышева невесту. Однако причины есть, и они станут лезть из каждой строчки. Кстати, сам по себе процесс увода невесты вполне нормален, тем более если
Зная мой статус, моя невеста
пятый год за меня ни с места…
[86]Да и сама невеста не пустое место, а как-никак человек женского рода и может сама решать с каким самцом ей быть. Вполне возможно, ей хотелось иметь двух одновременно или попеременно, почему это запрещается женщине, которая в открытую заявляет, что не хочет замуж. Это вам не мир животных, где два самца рогами друг друга бодают, а самка покорно ждёт сильнейшего. У человеков в середине 20 века сплошь и рядом женщина сама решала, как распоряжаться своим телом. В данной ситуации важно не как вела себя Басманова, а как себя вели юные мужчины. А они вели себя как собственники, из чего они изо всех сил делали поэзию.
Самое для меня интересное теперь было бы прочитать что обо всём этом написала бы сама Басманова…
Но дальше.
Басманова, утверждает Бобышев,
огромного впечатления на меня она не произвела, хотя я настолько запомнил ее облик, что и описывать незачем.
Почему же незачем, что за эгоизм: сам запомнил, а читатель что? Я например, журнальный вариант читал, а в книге, говорят, её портрет имеется. Всё остальное, о чём Бобышев пишет, он ведь тоже запомнил и про всё про это ведь не говорит же, что незачем, а всё-таки описывает. За что ж девушку обижаешь? Но через пару строк Бобышев перестаёт ломаться и всё-таки даёт небрежное описание её
в общем-то, миловидной внешности.
Короче, для Бобышева поначалу якобы безразлично, что есть Басманова, что нету.
Но через несколько страниц и дней происходит нечто чрезвычайно возвышенно-поэтическое – Бродский показал ему свой масляный портрет Басмановой, и Бобышев прозрел:
и я вдруг увидел ее красоту. Мне захотелось поцеловать эти губы.
Хорошо, «эти губы». А те, живые, реальные губы, тоже захотелось поцеловать или те мы не целуем?
Вот она сила искусства! Желая эдаким способом показать утончённость своей художественной натуры, возгоревшейся от картины, но оставшейся равнодушной к презренной реальности, Бобышев таким образом делает великий комплимент ненавистному Бродскому. Получается, что Бродский был не только гениальным поэтом, но и, со слов Бобышева, гениальным художником, раз он своим искусством смог открыть глаза «конкурирующей фирме» на красоту своей девушки и вызвал в Бобышеве желание губных поцелуев.
Басманова женским чутьём почуяла завитавший поцелуй и
Внезапно позвонила Марина откуда-то поблизости из уличного телефона, попросилась зайти.
Бобышев не рассказывает, откуда у Басмановой взялся его телефон. Видно, она безумно влюбилась в него с первого взгляда и выпросила его телефон у Бродского. А скорее всего Бобышев успел обеспечить её своим телефоном. Итак приходит женщина, которую хочется целовать в губы, теперь уже признано красивая. Приходит в крохотную комнатку. И с этого момента мы начинаем знакомиться с гигантским джентельменством Бобышева:
Я посадил ее за стол, сам сел на раскладушку…
Нормальный мужик, вроде Бродского, сразу бы её на раскладушку – спрашивается, для чего ещё пришла женщина? Лясы точить? Нет, ей хочется свеженького, и Басманова делает Бобышеву ещё одну подсказку – просит закрыть дверь в комнату, чтоб не мешали.
Дверь в кухню оставил открытой, закурил. Нет, она попросила закрыть дверь.
И тут поэт прошляпил:
предложил девушке прогуляться.
Будь Бобышев прозаиком, а не поэтом, то обязательно бы попытался поцеловать, что ему так захотелось намедни.
Но если всё это было действительно так, представляю с каким презрением Басманова думала об этом «джентльмене», как всякая женщина – об испугавшемся взять её мужчине. И думаю, что многое в её последующем поведении по отношению к Бобышеву было местью за такое унизительное для любой женщины «джентльменство». Бобышев всячески напирает на то, что никаких попыток воплотить свою поцелуйную мечту он не делал прежде всего, потому что он поэт, а во-вторых, потому что она – невеста Бродского. Вот почему он держал Басманову на строгой интеллектуальной диете:
Разговоры с ней мне были интересны, даже захватывающи, хотя мы касались абстрактных или, можно даже сказать, метафизических тем.
Затем Бобышев не замедлил сочинить поэму и посвятить её
