Макс представил свою возлюбленную, имеющую кого-то кроме него, и сердце его вознегодовало от необоснованной, но от этого не менее острой ревности.
«Что же это за место, которое может заполнить один, а другой не может?» – злобно думал Макс, не желая допускать, что помимо известной троицы отверстий в женском теле может подразумеваться какая-то полость в её душе. Макс считал, что полостей в душе не бывает, а просто один любовник ёб певицу в зад, чего другой любовник, которому женщина пела эту песню, почему-то не имел обыкновение делать, а ходил лишь по проторённой дорожке влагалища. Вот эта баба и придумывает обтекаемую чепуху, чтобы главному любовнику мозги запудрить. (В то время Макс не знал, что слова этой песни написаны мужчиной и, следовательно, женщина вряд ли стала бы приводить такую логическую аргументацию для заведения второго любовника.)
Макс вспоминал случаи из своей любовной жизни, когда ревность приносила ему огромные страдания, и в особенности один случай из ранней юности, когда он, возвращаясь домой и переходя немноголюдную площадь, вдруг заметил свою возлюбленную Дорис, идущую под руку с каким-то мужчиной по вытекающей из площади улице. Никогда до тех пор его ревность не получала такого очевидного подтверждения своей обоснованности. Кокетливые жесты Дорис и то, как она крепко прижималась в шаге к этому мужчине, как заглядывала ему в глаза, не оставили у Макса сомнений, какие чувства испытывает Дорис по отношению к своему спутнику, вернее, одно чувство, но затмевающее все остальные, – похоть!
Макс, прячась за прохожих, пошёл за ними, он знал, куда они идут, – дом Дорис был в двух кварталах. Макс не слышал, о чём они говорили, но он видел сверкающие возбуждением глаза своей любовницы. Мужчина его особо не интересовал – ну этот, ну другой, а вот предательское поведение Дорис пронзало его, вызывая нестерпимую боль – как она посмела быть с кем-то помимо него, Макса, «единственного и любимого» как она его называла!?
Макс доследил парочку до парадного, в котором должна была исчезнуть Дорис и её спутник. Тут Макс стал свидетелем слияния ртов до неразличимости их границ. Это вызвало в нём такое бешенство, что он выскочил из-за людского укрытия и вырос перед парочкой, забывшей о мире вокруг. Дорис увидела Макса и резко отстранилась от мужчины с беспомощной виноватостью на лице. Мужчина, обернулся, увидел разгневанного Макса, быстро сообразил в чём дело, неловко ухмыльнулся, бросил Дорис: «Ну, пока!» – и быстрым шагом устремился вдаль по улице.
– Что скажешь? – сдавленным голосом грозно произнёс Макс, – сердце билось у него в горле, во рту – ему хотелось задушить Дорис. «Отелло – О, тело!» – тем не менее успело пронестись у него в голове.
– Если бы я вас тут не прихватил, ты бы его уже к себе пригласила и… – Макс заводил себя ещё больше, воображая вслух путь, по которому должны были идти прерванные события.
– У меня с ним ничего не было, – стала оправдываться Дорис, – это мой давний знакомый. Мы случайно встретились…
Макс не мог слушать никаких слов – ему требовались действия.
– Зайдём к тебе! – скомандовал Макс, он чувствовал, что ему нужно разорвать отношения с Дорис, чтобы её наказать.
Она повиновалась, открыла ключом входную дверь, и Макс взбежал на второй этаж, за ним поспевала его изменница. Она открыла дверь квартиры, Макс ринулся вперёд, вошёл в гостиную, оттуда в спальню и взял со столика рамочку, где была его фотография – Дорис держала фото любимого перед собой. Он выхватил фотографию из рамочки и театральным жестом разорвал её на мелкие кусочки, бросил на пол и молча вышел из спальни, оттолкнув Дорис, которая стояла у двери и наблюдала с загнанным выражением на лице за этим представлением, которое в то время казалось ей трагедией, тогда как для зрителей оно было бы комедией.
– Подожди, не уходи, – крикнула она вслед Максу, но он лишь хлопнул дверью в ответ.
Возвращаясь домой, Макс пребывал в состоянии чрезвычайного возбуждения, всё внутри у него пылало, колотилось, грохотало.
Через годы, вспоминая своё состояние в тот день, он понимал, что им руководил некий совершенно неосознанный инстинкт – Макс действовал так же рефлекторно, как рефлекторно дёргается коленка, когда врач ударяет по ней молоточком.
Дорис звонила ему, умоляла её простить, и в конце концов Макс уступил – уж слишком хороша была эта женщина. Но острая и непреходящая ревность к Дорис присутствовала постоянным фоном в их возобновившихся отношениях, и они вскоре расстались навсегда.
Подобных приступов ревности Макс испытывал немало, ему часто хватало простой улыбки или взгляда, брошенного его очередной возлюбленной на другого мужчину, чтобы вновь оказаться посреди океана злобного отчаянья, выплыть из которого на надёжный берег казалось невозможным. Но после некоторого времени океан сокращался до размеров маленького пруда, а потом и лужицы, и часто вовсе высыхал начисто. Но лишь для того, чтобы снова затопить Макса, чуть только его женщина выказывала активность, противоречащую нормам верности, которые были начертаны в мозгу Макса.
Между тем сам Макс давал своим любовницам множество оснований для ревности, и они тоже не уставали её буйно демонстрировать. Одна женщина дала ему пощёчину, другая плюнула ему в лицо, третья жалостливо плакала, но Макс не чувствовал угрызений совести, ибо влечение его к женщинам он считал естественным в той же мере, как верность, которую должны были соблюдать женщины по отношению к нему. Женские требования верности Макс рассматривал как безумное требование сведения к минимуму наслаждения от ебли, ибо только с помощью новых женщин Макс боролся со своим пресыщением от нынешней возлюбленной.
Так бы и мучился Макс ревностью всю свою жизнь, если бы он только послушно следовал чувствам. Но он был склонен к размышлениям над своими ощущениями, а это давало возможность преодоления ревности с помощью путешествий по сексуальным просторам. Макс не мог усидеть на одном месте, выделенном для добропорядочной ебли с целью размножения.
Если после оргазма многие мужчины засыпают или закуривают сигарету, или вступают в разговоры с женщиной, смотрят вместе телевизор до тех пор, пока опять не захочется, или пока не наступит пора расставаться, то Макс это золотое время тратил на анализ своих чувств. Это не значит, что он не поддерживал разговора – он разговаривал, но мысли его были далеко. А когда он смотрел телевизор, то он не следил за передачей. Потому-то он и предпочитал молчаливые ласки и объятия после «торжества справедливости», как он называл оргазм.
Женщины любили понежиться после наступившего облегчения и радовались ласковости Макса, не часто встречавшейся в мужчинах. Но именно такое молчание в милых объятиях давало ему возможность сосредоточиться на своих мыслях. Правда, долго размышлять ему не удавалось, так как новое желание появлялось достаточно быстро и понуждало его не к мыслям, а к действиям. Но главное, что эти действия постоянно корректировались, согласно анализируемым мыслям и чувствам. Макс наблюдал, как меняется его видение сексуальной жизни.
Макс обратил внимание, что ревность резко ослабевает и часто даже исчезает сразу после оргазма. Он мог представить себе любовницу, которую он секунду назад считал только своей, ебущей другого мужчину, – и она была ему настолько безразлична в этот послеоргазменный момент, что такая фантазия не вызывала в нём никаких чувств, кроме ощущения тщетности и суетности ревности да и самой любви. Но Макс также заметил, что чуть возвращается желание, как ревность возвращается вместе с ним. Таким образом, удовлетворённость была гарантией ослабления ревности.
