Когда ты взобрался на пик и чуть переваливаешь через него, то в эти мгновения ты настолько захвачен своим наслаждением, что уже полностью забываешь о своем партнере, ибо наслаждение уже идет автоматически, независимо от внешнего – важно одно, чтобы это нечто оставалось при тебе, чтобы не потревожить твоего наслаждения. А в процессе опускания с горы стремительного, как у мужчины, или плавного, как у многих женщин, возвращается только что отринутое: отвращение, брезгливость, стыд – а если их нет (к счастью), то тривиальное безразличие, и тогда становится исключительно важно – кто твой партнёр, милый ли тебе человек или чужой и по сути безразличный. То есть радостно ли будет пережидать с этим человеком время до следующего оргазма.
Для женщины этот вопрос важнее, чем для мужчины, так как в одном из этих промежутков может родиться ребёнок, вынашивать которого и ходить за которым придётся женщине. Ей нужен помощник-мужчина, а потому ей оргазма мало, а требуется тот, кто останется с ней и после оргазма, чтобы ей помогать – вот женщина и выбирает соответствующего партнёра с помощью выстраивания условий для своей доступности на основе так называемой любви. Всё это окрашивается в яркие краски эмоций, которые делают для женщины секс не только приятным, но и обоснованным. Мужчина увлекается этой игрой по своим правилам.
Самоценность оргазма проявляется на примере страстной любви женщин к вибраторам, которые могут дать женщине наслаждение, что не под силу дать никакому мужчине. Традиционное понимание духовности женщины сама женщина радостно размозжит булавой вибратора – для великого наслаждения ей мужчина не особо-то и нужен. А раз оргазм самоценен и вовсе не всегда требует оправы человеческой, то и не только вибратор, а и скотоложество – на здоровье, коль общество защиты животных не прячется за забором. Кстати, известны глубокие чувства, возникавшие у пастуха к любимой овце и у женщины к возлюбленным собачкам. Чем эта любовь хуже любви к вибратору – пусть мне кто-нибудь расскажет.
ЛВ: Не знаю, кто «готов на всё и всех» на подступах: на всех-то готовы не все; но что есть момент, когда всё и вся безразличны – то звездный час смерти (а в Вашей трактовке – бессмертия). Так оргазм есть свобода или же все-таки рабство? (Выход в космос, – но это свобода через зависимость?). Главное в Вашем учении идет вразрез с толстовским: Оргазм есть стимул не для размножения, а для совокупления.
Но и Толстой перед смертью пришел к тому же – к свободе (уход из Поляны), и к торжеству творчества и личной ответственности художника (он на простыне, когда уже произнести не мог и понять, выводил рукой свою подпись).
Иннокентий Анненский в работе Достоевский в художественной идеологии так возражал Вам на будущее:
Я читал где-то недавно про Льва Толстого, как он рассказывал план нового своего рассказа.
Женщина, стыдясь и дрожа, идет по темному саду и где-то в беседке отдается невидимым жарким объятиям. А кончив отдаваться, на обратном пути, когда от радости осталось только ощущение смятого тела, вдруг мучительно вспоминает, что её видел кто-то светлый, кто-то большой и лучезарно-белый».
На фоне лучезарной совести грешить было предкам никак невозможно. А продвинутым Вашим героям?..
МА: А бог его знает, оргазм – свобода или рабство. Конечно, свобода через зависимость, я не предлагаю окончательных решений – я предлагаю направление стремлений. Об оргазме я донельзя распространялся в эссе Гонимое Чудо, что вошло в ладомировский «кирпич». (Чтоб знали!)
Смысл оргазма в том, что нам открывается нечто, соединяющее нас с основой бытия. Давайте для красоты называть эту основу Богом. В оргазме мы освобождаемся от всего наносного, но зато попадаем во власть (хотите, для той же красоты, называйте это рабством) – божественных конвульсий, которые с нами свершаются помимо нашей воли, на рефлекторном, генетическом уровне, а значит в нас заложен великий план: если такое-то место в теле трогать ритмично и достаточно долго, то произойдёт нечто, что помимо твоей воли даст тебе осознание смысла твоего бытия. Причём осознание это будет сопровождаться великим наслаждением. И получается, что осознание происходит посредством наслаждения. Это ли не волшебство? Вот почему любое творчество как проекция оргазма приносит огромное наслаждение. В этом и прелесть, что проблема свободы-рабства снимается творчеством.
Толстого я обожаю как писателя и ненавижу как мужчину, который своим авторитетом ввёл в заблуждение массы мужчин и женщин. У меня в романище
[70] есть пассаж, разъясняющий Толстого. С отточиями, сделанными для этого уважаемого издания, он звучит так:
Перечитал «Крейцерову Сонату» и диву дался сексуальной инфантильности Толстого – куча глупостей и полового невежества. Сначала пишет, что детский досуг его был нечистым – дрочил то бишь, и на женщин смотрел жадно, – а как же иначе? А потом, когда он, бедненький, лишился невинности, то застрадал, что потерял «чистое» отношение к женщине. Да его никогда-то и не было, коль др…л. И вообще, о каком «чистом» отношении к женщине может идти речь, если у тебя х… есть? Ошарашенность от исчезновения желания после первого оргазма с женщиной геройчик воспринимает как великую потерю. А свой медовый месяц он вспоминает со стыдом, но не из-за грязи, как он это хочет представить, а из-за очевидной своей неспособности доставить удовольствие молодой жене, которая жаловалась на боль и явно сторонилась мужа.
И написал Толстенный «Сонату» ради проклятия е. щ которая ему не давалась всю жизнь.
ЛВ: Не берусь обсуждать этическую сторону этих рассуждений, так же как эссе о Бродском и Бобышеве
[71], – ещё Пушкин нам завещал Натали оставить в покое. Но характеристику Вы там даете ядовито прекрасную:
Бобышеву свой приговор я давно вынес – талантливый поэт, каков ых немало.
Или вот так, хотя не согласна – по сути:
…представляю, с каким презрением Басманова думала об этом «джентльмене», как всякая женщина – об испугавшемся взять её мужчине.
Я б сказала, писал феминист:
Да и сама невеста не пустое место, а как-никак человек женского рода и может сама решать, с каким самцом ей быть. Вполне возможно, ей хотелось иметь двух одновременно или попеременно, почему это запрещается женщине, которая в открытую заявляет, что не хочет замуж. Это Вам не мир животных, где два самца рогами друг друга бодают, а самка покорно ждёт сильнейшего. У человеков в середине 20 века сплошь и рядом женщина сама решала, как распоряжаться своим телом. В данной ситуации важно не как вела себя Басманова, а как себя вели юные мужчины. А они вели себя как собственники, из чего они изо всех сил делали поэзию.
