Но этого так и не произошло.
Прежде чем «История одного романа» отправилась в печать и была опубликована 29 апреля, Перкинс и Вулф в последний раз обсудили все детали сделки, касающейся этой книги. Из-за того что книга была меньше стандартного продаваемого размера, не говоря уже об обычных для Вулфа размерах книг, за нее была назначена меньшая цена, а значит, Scribners было бы труднее окупить ее. Поэтому Перкинс предложил Вулфу снизить цену за первый тираж. Том согласился урезать свои обычные пятнадцать процентов до десяти за первые три тысячи экземпляров. Тем не менее перед самой печатью Том узнал, что книга будет продаваться по цене доллар пятьдесят центов, а не доллар двадцать пять, как ожидалось. Он пришел в ярость. Scribners платило ему урезанный гонорар, в то время как книгу продавали по высокой цене. Том и Перкинс встретились тем же вечером, чтобы обсудить ситуацию. Это произошло незадолго до того, как Том выдал тираду, полную обличений и обвинений в напыщенности. На следующее утро он прислал записку с извинениями.
«Словам, которые я сказал, нет никаких оправданий, и я хочу, чтобы ты знал, что я это понимаю, – написал он своему издателю. – И прошу тебя забыть их».
Не менее решительно Вулф и повел себя. Он не хотел ворошить пепел прошлого вечера и принял более низкую цену, потому что, по словам Макса, хоть Scribners вряд ли удастся получить выгоду от продажи такой маленькой книги, ее издание было ценно само по себе. Но чтобы доказать, что редактор не ищет от этого выгоды, Перкинс, по мнению Вулфа, должен был вернуть прежнюю сумму гонорара.
«Ты был моим другом последние семь лет, ты один из самых близких друзей, которые у меня когда-либо были. Я не хочу видеть, как ты делаешь это, хоть это и правильно с юридической и технической точки зрения, но, по-моему, довольно жестоко», – написал Том Максу. Вулф, однако, допускал мысль, что Макс не сам поменял цену на книгу и сумму гонорара. Но он добавлял: «Я знаю, как хотел бы, чтобы ты поступил, будь ты моим другом».
Вулф возмущался все сильнее, и наконец его тон стал безапелляционным.
«Если твой отказ по этому делу окончательный и ты настаиваешь на том, чтобы я придерживался обозначенных рамок контракта, который подписал на “Историю одного романа”, – говорил Вулф, – не думаешь ли ты, что я или кто-либо другой может быть доволен такой ситуацией, учитывая, что мои отношения с тобой и издательством Scribners носили в первую очередь деловой и коммерческий характер? И если ты собираешься извлечь из этого выгоду, не думаешь ли ты, что будет честно, если я попытаюсь сделать то же самое, если представится такая возможность? Или ты думаешь, что это возможно только с твоей стороны? Я так не думаю и уверен, со мной согласится каждый честный человек в этом мире… Ты не можешь одной рукой дарить лояльность и преданность человеку, а другой извлекать коммерческую выгоду из его дел».
На следующий день Перкинс приказал, чтобы гонорар Вулфа за «Историю одного романа» вернулся к первоначальным пятнадцати процентам. Разница, которую должен был получить Вулф, составляла двести двадцать пять долларов.
«Мы, конечно, не станем удерживать такую сумму, раз это может обрушить на нас столько недовольства и беспокойства и отнимет у нас столько времени», – написал он Тому. Перкинс считал, что автор имеет право защищать собственные интересы, но был уверен, что Том раздул из мухи слона.
«Я определенно не хотел бы, чтобы ты, как уже успел подумать, приносил жертву в мою пользу, – написал он Вулфу. – И я знаю, что ты считаешь правильным любой свой поступок – то же касается и заявленного тобой в моей адрес в предыдущем письме. Я никогда не сомневался и не буду сомневаться в твоей искренности. И хотел, чтобы и ты относился к нам так же».
Сразу после того как Перкинс восстановил его прежний гонорар, Вулф заявил, что хотел бы остаться в рамках прежнего контракта.
«Это касается и всех остальных моих обязательств», – написал он Максу. Вулф внезапно понял, что «жизнь слишком коротка, чтобы ссориться с другом из-за таких мелочей». Он сказал, что образумился за день до того, как получил новости от Макса. Он даже позвонил ему и захотел встретиться, просто чтобы сказать, что «все чертовы контракты в мире не значат для меня столько, сколько дружба с тобой». Вулф хотел произвести на свет новую книгу. И поэтому, как он сказал Перкинсу, «я нуждаюсь в твоей дружбе и поддержке больше, чем когда бы то ни было». Однажды Том догнал его, когда Макс неторопливо возвращался с работы домой, и сказал, что хотел бы поговорить. Это прозвучало необычайно настойчиво, и они свернули на Сорок девятую улицу и направились в отель Waldorf вместо обычного Manny Wolf’s. Едва очутившись за барной стойкой, Вулф заговорил о недавней критике в свой адрес. А затем снова сказал, что хочет написать совершенно объективную, неавтобиографическую книгу.
«Том был в отчаянии, – написал Макс много лет спустя, вспоминая об этом вечере. – И дело не только в том, что слова критика заставили его пожелать издать более объективную книгу. Он также знал, что то, о чем он уже написал, принесло очень много боли даже тем, кого он любил больше всего».
Речь шла о семье Вулфа из Эшвилла.
Вулф рассказал ему о проекте, и Перкинс им загорелся. Том сомневался, что способен создать такую книгу, но Перкинс сказал ему, что «нет никаких сомнений в том, что Вулф должен сделать это, потому что он много лет знал, что когда-нибудь ему придется написать такую книгу, и что Том – единственный человек во всей Америке, кто был бы на это способен».
Вулф называл эту книгу «Видение Спанглера Пола».
[199] Он взялся за дело и вскоре уже работал над практически полностью вымышленной историей. У многих персонажей не было прототипов в реальной жизни. Стиль целых глав был осознанно бедным, настолько лишенным всякого рода украшений, что совершенно не был похож ни на один текст, написанный им прежде. Он потерял лирическое и поэтическое богатство, но зато стал компактнее и объективнее.
По словам Тома, «он снова помчался, как паровоз». Однажды, когда Вулф жил рядом с Перкинсами, другая соседка Макса и одна из его писательниц, Нэнси Хейл, в три часа утра услышала монотонную песню, которая постепенно становилась все громче. Она выбралась из кровати и выглянула из окна, выходившего на восток Сорок девятой улицы и Третьей авеню. Она обнаружила Томаса Вулфа в черной фетровой шляпе и черном пальто. Он шагал широко, как альпинист, и скандировал:
– Я сегодня написал десять тысяч слов! Я сегодня написал десять тысяч слов!
«Один бог знает, что из этого выйдет, – написал Перкинс Элизабет Леммон. – Но я предполагаю, что для меня это конец. Нас ждет борьба хуже, чем за книгу “О времени и о реке”, если до этого он не успеет поменять издателей».
Сначала главного героя книги Вулфа звали Пол Спанглер, затем Джо Докс, а после Джордж Спанглер. Позже он взял семейную фамилию Джойнер, а потом изменил ее на Уэббер. С каждой новой заменой Вулф все больше соскальзывал в знакомый ему жанр автобиографии. Не считая некоторых внешних характеристик, Джордж Уэббер был по факту практически тем же человеком, что и Юджин Гант, герой романа «Взгляни на дом свой, ангел» и «О времени и о реке».
